"Лев Николаевич Толстой. Не играй с огнем - обожжешься (Идиллия)" - читать интересную книгу автора

Так как вскинется на него. Хотел он было поиграть с ней - куда!
- Конопатый, да лучше тебя, что ты чистый, а вот что тебе от меня.
Да как ткнет ему пальцем под нос. Оно точно, Евстрат-то ее конопатый
был и из себя нескладный, длинный, грубой, неразговорчивой мужик был. Только
что здоров, против него силой другого по деревне не было, и хозяин настоящий
был. Даром что молодой, отец его одного, бывало, за всякими делами посылает.
Что я, что Евстратка - все одно, говорит. И Евстратка жену еще пуще любить
стал, только в одном скучал, что детей не было. Бывало, и старуха скажет:
- Что не рожаешь, буде гулять-то: порадовалась бы, хоть внучку
покачала, Маланьюшка, право.
- А разве я бы не рада,- скажет,- уж и то людей стыдно. Намеднись и то
Ризунова из церкви с младенцом прошла, молитву принимала; всего второй год
замужем. Так у ней небось муж дома живет.
Известно, год-другой погулять бабе не порок, ну, а как баба-то ражая, в
самой поре, а детей не рожает, и народ смеяться станет.
От этого Маланье на третий год пуще тошно стало, как свекор мужа на все
лето в работу за сто верст отдал. Сына за сто двадцать рублей отдал, а
работника нанял за тридцать два рубля да рукавицы. Хозяину расчет, а бабе
горе. Взвыла баба, как проводила его, как будто сердце что чуяло. Как по
матери родной убивалась.
И песня поется: "Без тебя, мой друг, постеля холодна".
<Дело молодое, жаркое, в самом соку баба, всегда с народом, с молодыми
ребятами на работе с утра до поздней ночи. Тоже и мясо ела. Тот пристает,
другой пристает, а мужа через три месяца жди.> Днем смеется-смеется с
народом, а после ужина схватит, сердешная, постель да к солдатке в чулан.
Страшно,- говорит,- Настасьюшка, одной. - Да еще все просится к стенке.
Все,- говорит,- чудится, что вот-вот схватит кто меня за мои ноженьки,
потащит меня,- боюсь страх! - А сама не знает, чего боится. И баба, кажись,
не таковская, чтобы побояться чего-нибудь.

2

И прежде приставали к бабе, а как муж уехал, так вовсе покою с утра до
вечера давать не стали. Она и сама говорила, что такого веселья, как в это
лето, никогда ей не было. И случаев много ей было, коли бы захотела
пустяками заниматься. Придет, бывало, с утра староста повещать, еще зорька
занимается; к другим десятского пошлет, а уж к Дутловым сам зайдет, час
целой сидит, с бабами шутит. Старостой Михей ходил, малый молодой, немученый
и до баб ерник беда был. Как только одну захватит и начнет:
- Только прикажи, что хочешь сделаю, никуда посылать не стану, мужа на
оброк выхлопочу, платок куплю, что велишь, все сделаю, все могу, только не
мучь ты меня. А то, право, не рассерди ты меня.
Так ни да, ни нет не скажет.
- На барщину,- говорит,- посылай, мне веселей на миру работать, дома та
же работа; платка твоего мне не нужно, мне муж привезет; на оброк мы и так
не хотим, а сделать ты мне ничего не можешь. Не боюсь тебя, да и все.
Честью просить станет:
- Маланьюшка, матушка, ведь много других баб, а ни одна не мила.
Обнимет ее, так смеется.
- Ладно, ладно,- говорит. - Разве можно теперь? хозяин придет, разве