"Алексей Николаевич Толстой. Егор Абозов (Роман не закончен)" - читать интересную книгу автора

они вылезли из воды и делали что-то нехорошее; за прудком из красной, какой
не бывает, мельницы высовывались две рожи с подзорными трубками. С боков на
деревьях сидело по амуру, из облака вылетал третий амур и держал над всем
этим венок. Картина была написана явно на скандал.
- Странная штука, - проговорил князь.
В толпе хихикнули. Гнилоедов зажмурился, понял, что погиб, и
пробормотал, разводя руками:
- Мы это для курьеза повесили. Яркие краски, молодой автор. Вещь
скорее для прихожей. Я уже говорил ему: к чему здесь амур с венком?
Тогда из толпы отделился юноша, небольшого роста, в сюртуке и замшевом
жилете. Он рванул дверь в секретарскую и скрылся.
- Белокопытов, - сказали в толпе.
Князь проследовал дальше. Рецензенты протиснулись к сразу нашумевшей
картине и записали: "Вернисаж, как и следовало ожидать, закончился легким
скандалом".
За дверью секретарской в это время послышались громкие голоса
спорящих.

2

Было еще совсем светло, но слуга, похожий на обезьяну с баками,
занавесил в секретарской окна и включил электрическую лампу. На минуту
разговоры затихли, и несколько человек подняли головы к матовому полушарию
под потолком, откуда исходил яркий, белый свет.
Стало слышно позвякиванье ложечек о чайные стаканы. У стола, где под
паром кипел серебряный самовар, пили чай знаменитости: романист Норкин и
его жена; художник Спицын; непомерно известный драматург Игнатий Ливии, и с
краю стола два поэта Шишков и Сливянский держали друг друга за пиджаки, с
яростью споря о символизме.
В глубине комнаты у секретарского бюро и на кожаной тахте сидели
"молодые". Было жарко и накурено. Как улей, гудел вернисаж за стеной. На
минуту шум увеличился - это Спицын приоткрыл дверь. Вернувшись к столу, он
сказал:
- Приехал князь.
На это ответил Норкин:
- Хорошо. Сам князь приехал. Успех будет журналу. Хороший журнал, и
самовар серебряный, и ликеры хорошие, и торты хорошие.
Норкин был умный и весьма упитанный человек, с подстриженной русой
бородой. Говоря, он потрогал холеными пальцами рот, прикрывая улыбку. Его
жена проговорила с гримасой:
- Толпу хотят удивить. Я потолкалась там пять минут, меня чуть не
стошнило.
И она продолжала прерванное занятие - с ненавистью щуриться через
круглый лорнет на врага своего и мужниного, поэта-мистика Шишкова.
Он отвлекся от символизма и воскликнул:
- Я приветствую общество, идущее к живому источнику.
Тогда Игнатий Ливии, чистивший спичкой ногти, встряхнул густыми
волосами, лезущими на глаза, и заметил:
- Я бы с удовольствием обошелся без этого стада. Он был под запретом у
символистов и демагог. Сидевший на подоконнике лирический поэт Градовский