"Татьяна Толстая. Сюжет" - читать интересную книгу автора

Кому? - Себя. Еще ты дремлешь, друг прелестный? Не спи, вставай, кудрявая!
Бессмысленный и беспощадный мужичок, наклонившись, что-то делает с железом,
и свеча, при которой Пушкин, трепеща и проклиная, с отвращением читает
полную обмана жизнь свою, колеблется на ветру. Собаки рвут младенца, и
мальчики кровавые в глазах. Расстрелять, - тихо и убежденно говорит он, -
ибо я перестал слышать музыку, румынский оркестр и песни Грузии печальной, и
мне на плечи кидается анчар, но не волк я по крови своей: и в горло я успел
воткнуть и там два раза повернуть. Встал, жену убил, сонных зарубил своих
малюток. Гул затих, я вышел на подмостки, я вышел рано, до звезды, был, да
весь вышел, из дому вышел человек с дубинкой и мешком. Пушкин выходит из
дома босиком, под мышкой сапоги, в сапогах дневники. Так души смотрят с
высоты на ими сброшенное тело. Дневник писателя. Записки сумасшедшего.
Записки из Мертвого дома. Ученые записки Географического общества. Я синим
пламенем пройду в душе народа, я красным пламенем пройду по городам. Рыбки
плавают в кармане, впереди неясен путь. Что ты там строишь, кому? Это,
барин, дом казенный, Александровский централ. И музыка, музыка, музыка
вплетается в пенье мое. И назовет меня всяк сущий в ней язык. Еду ли ночью
по улице темной, то в кибитке, то в карете, то в вагоне из-под устриц, шср
ыеукиу, - не тот это город, и полночь не та. Много разбойники пролили крови
честных христиан! Конь, голубчик, послушай меня... Р, О, С, - нет, я букв не
различаю... И понял вдруг, что я в аду.
"Битая посуда два века живет!" - кряхтит Василий Андреевич, помогая
тащить измятые простыни из-под выздоравливающего. Все норовит сделать сам,
суетится, путается у слуг под ногами, - любит. "А вот бульончику!" Черта ли
в нем, в бульончике, но вот хлопоты о царской милости, но вот
всемилостивейшее прощение за недозволенный поединок, но интриги, лукавство,
притворные придворные вздохи, всеподданнейшие записки и бесконечная езда
взад-вперед на извозчике, "а доложи-ка, братец..." Мастер!
Василий Андреевич сияет: выхлопотал-таки победившему ученику ссылку в
Михайловское - только лишь, только лишь! Сосновый воздух, просторы,
недальние прогулки, а подзаживет простреленная грудь - и в речке поплавать
можно! И - "молчи, молчи, голубчик, доктора тебе разговаривать не велят, все
потом! Все путем. Все образуется."
Конечно, конечно же, вой волков и бой часов, долгие зимние вечера при
свече, слезливая скука Натальи Николаевны, - сначала испуганные вопли у одра
болящего, потом уныние, попреки, нытье, слоняние из комнаты в комнату,
зевота, битье детей и прислуги, капризы, истерики, утрата рюмочной талии,
первая седина в нечесанной пряди, и каково же, господа, поутру, отхаркивая и
сплевывая набегающую мокроту, глядеть в окно, как по свежевыпавшему снегу
друг милый в обрезанных валенках, с хворостиной в руке, гоняется за козой,
объедавшей сухие стебли засохших цветов, торчащие там и сям с прошлого лета!
Синие дохлые мухи валяются между стекол - велеть убрать.
Денег нет. Дети - балбесы. Когда дороги нам исправят?.. - Никогда.
Держу пари на десять погребов шампанского "брют" - ни-ко-гда. И не жди, не
будет. "Пушкин исписался", - щебечут дамы, старея и оплывая. Впрочем, новые
литераторы, кажется, тоже имеют своеобразные взгляды на словесность -
невыносимо прикладные. Меланхолический поручик Лермонтов подавал кое-какие
надежды, но погиб в глупой драке. Молодой Тютчев неплох, хоть и холодноват.
Кто еще пишет стихи? Никто. Пишет возмутительные стихи Пушкин, но не
наводняет ими Россию, а жжет на свечке, ибо надзор, господа, круглосуточный.