"Евгений Торопов. В мире хищных зверей" - читать интересную книгу автора

- вдруг получится, а то ведь я никогда не поверю, что право меньшинство.
- Что касается меня, - сказал Егор и задумался - а что же ему в конце
концов надо... Обрести себя - вот что нам всем надо. - В общих чертах я
понял что такое Дубравная Слободка, а теперь желаю узнать что такое
Светлоярск. И потом сравнить.
- Что ж, сугубо личное дело. Но постой, - вдруг виновато вспомнил
лесник, - у Поэта, я знаю, есть квартира, а у тебя значит ничего нет, раз
не помнишь. Отсутствие крова в суровом обществе есть стопроцентное
обречение. Так что давай я напишу рекомендательное письмо к одному
замечательному человеку, первое время поживешь у него.
Он быстро набросал записку какому-то Минилаю и Егор ее тоже спрятал в
карман. Теперь их с Поэтом больше ничто не удерживало. Они поднялись.
- Ну, с Богом, ребята, - напутствовал хозяин и они, натянув высокие
ботфорты, закинув на плечи рюкзаки, опустив на лицо москитные сетки, вышли
из избы.
На всем главенствовала роса. По худосочной тропке с нависающими
ветками кустарников, при нечаянном задевании которых обрушивались бурные
потоки мокрот, и с рослой травой по краям они углубились в непроходимую
чащу. Первым шагал Поэт, продирая путь, раздвигая руками тоннель, а Егор
едва успевал отбиваться от хлеставших после него веток.
Поэт этот любил жизнь. Да так любил - с охотой, пылко, как еще любят
собаки, как любят ее жизнестойкие и вечно молодцеватые любители странствий
в обществе легких на подъем, маститых на язык друзей, как любит жизнь
солнце, в ясный апрельский день импульсивно попирающее богомерзкие лужи.
Без любви к ней жизнь чахнет, говаривал Поэт и улыбался блаженной улыбкой
сытого младенца, действительно и изо-всех сил стараясь невинно созерцать
мир. Что-то у него произошло такое однажды, какой-то перелом или озарение,
после чего Поэт навсегда решил, что ничему на свете не поколебать теперь
его уверенности в превосходящей ценности оптимизма, и он следовал этому, и
он шутя пренебрегал всеми невзгодами, которые, словно испытывая,
превеликой тьмой тем выпали на его издубленную шкуру...
И все-таки его сумели там доконать, в этом городе. Эта тупая серость
вкупе с серой тупостью, все эти бездарности и зверства выбили Поэта из
колеи, выжили из родного Города, вылили из родимой норы, как выливают
сусликов тазиками и ведерками грязной воды.
В окололитературных кругах Светлоярска пробежал слух, что Поэт
обезумел и ушел пропадать в тайгу, однако тот, и не думая пропадать,
объявился в Слободке, заразил поселян своей кипучей верой в жизнь, всем
полюбился, как вдруг, ни с того ни с сего, засобирался обратно в Город.
Несомненно, и в здесь его посчитали безумцем. Как и Егора. Между тем в
самой Слободке намечался крупный раскол, чуть не фиаско самой идеи
"Деревни", и все оттого, что оказывается-то не только один труд заполняет
жизнь, пускай он и стоит первым пунктом, - нет, кроме него есть еще
миллиард пунктов и жизнью-то, оказывается, называется все то, что касается
человека, а человека касается все. Впрочем ладно, в этом бы с горем
пополам разобрались бы, дак ведь нет, подвернулся "этот подлец" Поэт со
своим баламутством и такое сказал! "После меня, - сказал он, - вы еще
призадумаетесь, бегуны гр...е. Истинное счастье не в том, чтобы убежать
вперед, - сказал он, - а обернувшись, увидеть остальных далеко позади.
Счастье, - сказал он, - в том, чтобы, обернувшись, увидеть остальных