Нора Робертс Дом у голубого залива

Глава первая

Он возвращался домой.

Восточное побережье Мэриленда — это особый мир болотистых равнин и широких полей, засеянных пшеницей. Реки с крутыми берегами спокойно несут свои воды, тут и там в них впадают речушки. Важная часть этого мира — Чесапикский залив. Где бы он ни оказывался — в первые жуткие десять лет своей жизни или в последние годы, уже разменяв третий десяток, — только этот край был для него домом.

И когда он проезжал по мосту, его глаза, глаза художника, стремились запечатлеть в памяти эту картину — синяя вода и лодки, жадные чайки ныряют за добычей, зазеленевшие эвкалипты и дубы, яркие пятна в траве — цветы, распустившиеся под теплым весенним солнышком.

Он хотел запомнить эту картину так же четко, как запомнил, когда угрюмым, испуганным мальчиком в первый раз переезжал через залив с тем, кто обещал ему новую жизнь.

Машину вел человек, которого он практически не знал. Из одежды у него было лишь то, что на нем, да еще кое-какие жалкие пожитки в бумажном пакете. Он страшно нервничал, но изо всех сил старался казаться равнодушным и сидел, уставившись в окно.

Если он ехал теперь с этим стариком, значит, ему не придется жить с ней. Об этом он мог только мечтать. К тому же старик ему нравился — от него не разило дешевым виски или жвачкой, которой ублюдки, приходившие к Глории, пытались заглушить этот тошнотворный запах. Пару раз старик — его звали Рей — покупал ему гамбургеры или пиццу. А еще он говорил с ним.

Взрослые, во всяком случае те, с кем ему доводилось общаться, никогда не разговаривали с детьми как с людьми. И когда Рей спросил, не хочет ли Сет жить у него, он подумал: а что, если и вправду на этот раз повезет?

Рей был действительно старым. Высоким и крепким, но все-таки старым — волосы седые, а лицо все изрезано морщинами. Сет исподтишка поглядывал на него и уже мысленно начал рисовать его портрет.

У старика были ярко-голубые глаза — точно такие же, как у Сета.

— Скоро будем дома. Ты проголодался?

— Не знаю. Наверно.

— Мальчишки всегда хотят есть. Я сам вырастил троих — желудки у них как бездонные колодцы.

Он говорил весело, но как-то наигранно. Хотя Сету было всего десять, он хорошо умел различать фальшь.

— Почему вы решили взять меня к себе?

— Потому что тебе нужен настоящий дом.

— Да ладно вам, так никто не делает.

— Ты не прав. Некоторые все-таки делают, например мы со Стеллой, моей женой.

— А вы сказали ей, что везете меня?

— Видишь ли, она умерла несколько лет назад. Тебе бы она понравилась.

Сет не знал, что на это ответить.

— И что я буду делать, когда мы приедем?

— Просто жить, — ответил Рей. — Жить, как живут твои ровесники. Учиться в школе, попадать в разные передряги. Я научу тебя ходить под парусом.

— На настоящей яхте?

Рей рассмеялся, и Сет сам не понял, почему на душе у него вдруг сделалось легко.

— Конечно. А еще мы заведем глупого маленького щенка. В нашем доме все собаки, как я их ни воспитываю, вырастают почему-то глупыми и непослушными.

— Вы дали ей деньги.

Рей отвел взгляд от дороги и посмотрел Сету в глаза:

— Дал. Похоже, ее ничего кроме денег не интересует.

— Если вы на меня разозлитесь, или я вам надоем, или вы просто передумаете, вы наверняка отошлете меня домой. Я туда ни за что не вернусь.

Рей остановил машину у обочины и повернулся к Сету:

— Конечно, я на тебя буду сердиться, в моем возрасте люди бывают раздражительными. Но вот тебе мое слово: я ни за что не отправлю тебя обратно к ней.

— А если она…

— Я не позволю ей забрать тебя, — сказал Рей, не дожидаясь, пока Сет договорит. — И не важно, что мне для этого придется сделать. Ты теперь член нашей семьи и будешь жить в моем доме столько, сколько сам захочешь. Когда кто-то из Куиннов дает обещание, — добавил Рей, протягивая Сету руку, — он его держит.

Сет посмотрел на протянутую руку, но его собственная так и осталась лежать у него на коленях.

— Мне не нравится, когда до меня дотрагиваются.

— Ну что ж, ты все-таки помни, что слово я тебе дал. — Рей снова выехал на шоссе. — Мы уже почти дома.

Спустя несколько месяцев Рея Куинна не стало, но он выполнил свое обещание. Он сделал это с помощью троих своих приемных сыновей. Благодаря им худенький, с израненной душой мальчик зажил новой жизнью, у него появился свой дом. В нем он вырос и стал мужчиной.

Вспыльчивый цыган Камерон; спокойный корабел Этан, всегда элегантный, остроумный Филипп. Братья спасли его.

Золотистое послеполуденное солнце освещало поля. Окна в машине были опущены, и, когда он проезжал мимо городка Сент-Кристофер, на него пахнуло морем.

Он подумал, не свернуть ли вначале в город и не заехать ли на верфь. Компания «Лодки Куиннов» по-прежнему строила на заказ маломерные суда и за восемнадцать лет заработала прекрасную репутацию.

Они, наверное, были еще там. Камерон наверняка ругался, заканчивая какую-нибудь сложную работу в каюте. Этан размеренно шлифовал обшивочные доски. Филлип у себя в кабинете разрабатывал очередную рекламную кампанию.

Он с удовольствием помог бы им, но только не сейчас.

Из всего, что ему довелось повидать — великолепные купола и шпили церквей Флоренции, неповторимое очарование Парижа, изумрудно-зеленые холмы Ирландии, — ничто так не затронуло его сердца, как старый дом, который стоял на лужайке у тихих вод Чесапикского залива.

На подъездной дорожке он припарковался за старым белым «шевроле» Рея и Стеллы Куинн. Машина выглядела так же безупречно, как в день покупки. Камерон постарался, подумал Сет. Тот сказал бы, что это естественно — за такой прекрасной машиной и уход должен быть соответствующий. Но он-то знал, что Камерон делает это в знак памяти о Рее и Стелле.

Сирень во дворе была в полном цвету. И это тоже говорило о любви, размышлял Сет. Он подарил Анне маленький кустик на День Матери, когда ему было двенадцать лет. Она заплакала, вспомнил он, и то смеялась, то плакала, пока они с Камероном сажали эту сирень.

Анна была женой Камерона, то есть невесткой Сета. Но в душе он всегда считал ее матерью.

Он вышел из машины в изумительную тишину. Сет уже не был тем тощим мальчонкой с большими, не по росту ступнями и настороженным взглядом, который когда-то впервые приехал сюда.

Теперь он стал худощавым, стройным мужчиной. Волосы, которые в детстве напоминали копну соломы, потемнели и стали каштановыми с бронзовым отливом.

Проведя по волосам рукой, Сет вспомнил, что перед отъездом из Рима собирался подстричься. Братья теперь будут подшучивать над его хвостиком. Ну что ж, придется походить с ним еще какое-то время, просто из принципа.

Он сунул руки в карманы джинсов и пошел по двору, оглядываясь вокруг. Цветы Анны, кресла-качалки на крыльце, начинающийся сразу за домом лес, в котором он бегал мальчишкой. Старая пристань с пришвартованной белой шлюпкой.

Он стоял, повернув худое загорелое лицо к заливу, когда из-за деревьев вылетела черная мохнатая пуля. «Глупыш!» Собака замерла на месте, изучая Сета.

— Ну что ты? Не так уж долго меня и не было. — Он присел на корточки и протянул собаке руку. — Ну что, узнаешь?

Глупыш улыбнулся, как ему и полагалось, своей глупой улыбкой, плюхнулся на землю и перевернулся на спину, подставив Сету живот.

— Ну вот, так-то лучше.

В этом доме всегда жили собаки. У причала всегда стояла лодка.

— Да, ты меня помнишь.

Он бросил мимолетный взгляд на гортензию, которую Анна посадила на могиле его собственной собаки, и в этот момент услышал, что к дому подъезжает машина. Не успел он распрямиться, собака уже понеслась на звук.

Хлопнула дверца, а затем послышался живой, мелодичный голос Анны.

Потом он стоял и молча смотрел на нее, Анну Спинелли Куинн. Копна ее темных волос растрепалась на ветру, в руках она держала пакеты с продуктами. Она со смехом пыталась отбиться от собаки, которая все норовила лизнуть ее в лицо.

— Ну сколько раз повторять? На людей нельзя прыгать, а особенно на меня. И особенно когда я в приличном костюме.

— Костюм просто великолепный. А ноги еще лучше.

Она обернулась, ее карие глаза широко распахнулись.

— О боже!

Она бросила пакеты обратно в машину и побежала к нему. Он сжал ее в объятиях, приподнял над землей и закружил.

— Сет! Я просто глазам своим не верю! Ты наконец вернулся.

— Не плачь.

— Не обращай внимания, это я так, от радости. Дай-ка я тебя как следует рассмотрю.

Она взяла его лицо в свои ладони. Такой красивый, подумала она. Такой взрослый. Она провела рукой по его волосам:

— Ты выглядишь прекрасно.

— А ты — самая изумительная женщина на свете.

— Когда ты приехал? Я думала, ты еще в Риме.

— Да, я только вчера был в Риме, но мне так захотелось вернуться домой!

— Если бы ты позвонил, мы бы тебя встретили.

— Я хотел сделать вам сюрприз.

Он пошел к машине взять пакеты с продуктами.

— Камерон на верфи?

— Должен быть там. Давай я помогу.

— А где Кевин и Джейк? Она взглянула на часы:

— Какой сегодня день?

— Четверг.

— У Кевина репетиция, они в школе ставят пьесу, а у Джейка тренировка по софтболу. Кевин уже получил водительские права, так что он заберет своего братца.

Анна открыла входную дверь. В доме ничего не изменилось, подумал Сет. И не важно, в какой цвет выкрашены стены и что старый диван заменили новым, а на столе стоит другая лампа, — атмосфера оставалась прежней.

— Сядь наконец, — она кивнула на стул у кухонного стола, — и расскажи мне обо всем. Выпьешь вина?

— После того, как помогу тебе разложить продукты.

Она удивленно подняла брови.

— Что это ты на меня так смотришь? — спросил Сет.

— Просто вспомнила, как все вы сразу куда-то исчезали, когда надо было разобрать продукты.

— Потому что ты всегда говорила, что мы ставим все не туда, куда надо.

— А вы делали это специально, чтобы я выгнала вас из кухни.

— Так ты, значит, знала, что мы хитрим?

— А как же! Я всегда все знала о своих мальчишках. Меня не проведешь. В Риме у тебя что-то случилось?

— Нет. У меня все в порядке.

Однако тебя все же что-то беспокоит, подумала Анна, но развивать эту тему не стала.

— Я открою бутылку прекрасного итальянского белого. Выпьем по стаканчику, и ты мне все о себе расскажешь.

— Извини, что не приехал на Рождество.

— Ну что ты, дорогой! Мы прекрасно понимаем, у тебя же в январе была выставка. Мы тобой так гордимся, Сет. Когда в «Смитсониан» появилась о тебе статья, Камерон купил, наверное, экземпляров сто. Молодой американский художник, завоевавший Европу!

Он пожал плечами — этот жест был таким знакомым, таким типичным для Куиннов, что она невольно усмехнулась.

— Ну давай же, садись за стол.

— Ты тоже не стой.

— Все, уже сажусь. — Она открыла бутылку, достала два бокала. — На верфи дела идут просто прекрасно. Там теперь и Обри работает.

— Правда? — При мысли о девушке, которая была для него роднее сестры, на его губах заиграла улыбка. — Как она?

— Прекрасно. Она такая красавица, умница, такая же упрямая, как прежде, и, как говорит Камерон, у нее золотые руки — с деревом делает просто чудеса. Думаю, Грейс была немного разочарована, когда Обри бросила балет, но трудно спорить, когда видишь, как счастлив твой ребенок. А вот ее сестра Эмили пошла по стопам матери.

— Она по-прежнему в конце августа собирается переехать в Нью-Йорк?

— Да, нельзя же упустить шанс танцевать в труппе «Американ Бэлли». А вот ее брат Дик — вылитый отец: спокойный, умный и лучше всего чувствует себя, когда под парусом выходит в залив. Хочешь перекусить?

— Нет. — Он потянулся через стол и накрыл ее руку своей. — Продолжай!

— Ну ладно. Филлип по-прежнему занимается маркетингом и рекламой. Никто из нас и не думал — да и он сам, по-моему, — что он уйдет из преуспевающей рекламной фирмы в Балтиморе, бросит шикарную жизнь и обоснуется с нами в Сент-Кристофере. Конечно, у них с Сибилл есть квартира в Нью-Иорке. Она сейчас пишет новую книгу.

— Да, я знаю, я с ней общался. А как дети?

— Ну что тебе сказать… Как все подростки. Брэм вот влюбился на прошлой неделе в девочку по имени Хлоя. Надеюсь, правда, что это у него уже прошло. А Фиону интересуют только мальчики и тряпки. Ну что ж, ей ведь четырнадцать.

— Неужели уже четырнадцать? Как-то не верится, что Кевин уже водит машину, Обри строит лодки, а Брэма интересуют девчонки. Я вспомнил… — Он прервался на полуслове.

— Что?

— Я вспомнил то время, когда Грейс носила Эмили. Кажется, что это было каких-то пять минут назад, а теперь Эмили собирается переезжать в Нью-Йорк. Как же ты сама умудрилась за восемнадцать лет совсем не измениться?

— Ох, как я по тебе скучала! — Анна рассмеялась и крепко сжала его руку.

— Я тоже по тебе скучал, по всем вам.

— А давай соберем всех в воскресенье на большую, шумную вечеринку! Как тебе такая идея?

— Лучше не придумаешь!

Собака залаяла, выбралась из-под стола и рванулась к двери.

— Камерон вернулся, — сказала Анна. — Иди встреть его.

Сет прошел по комнатам, совсем как раньше. Открыл дверь, как делал это много-много раз. И увидел мужчину, стоявшего на лужайке перед домом. Тот играл с собакой, пытаясь вырвать у нее из зубов кусок каната.

Он был все таким же высоким и поджарым. Но в волосах у него уже кое-где пробивалась седина. Рукава его рубашки были закатаны по локоть, а джинсы совсем вытерты.

В свои пятьдесят Камерон Куинн выглядел очень неплохо.

Сет захлопнул за собой дверь. Камерон оглянулся на звук. Они могли бы произнести тысячи слов, но эти слова так и остались невысказанными. Сет молча спустился по ступенькам, Камерон пошел по лужайке ему навстречу.

— Надеюсь, эту развалюху, запаркованную на подъездной дорожке, ты взял напрокат?

— У меня не было времени выбрать что-нибудь получше. Думаю завтра ее вернуть, а пока поезжу на «шевроле».

Камерон ехидно улыбнулся:

— Ну, ты размечтался, дружище! — А потом он по-дружески хлопнул Сета по плечу и крепко обнял: — Почему, черт возьми, ты не предупредил, что едешь?

— Все произошло так внезапно… — начал объяснять Сет.

— Ну ладно. А Анна уже, поди, оборвала телефон, сообщая всем, что мы готовимся к грандиозному приему.

— Она сказала, что мы соберем всех в воскресенье.

— Очень хорошо. Ты уже устроился?

— Нет, вещи в машине.

— Ну, пойдем сходим за ними.

— Камерон, — Сет положил ему руку на плечо, — я хочу навсегда вернуться домой, а не просто погостить несколько дней. Можно мне пока пожить у вас?

— Что, черт побери, с тобой случилось? Как тебе в голову взбрело об этом спрашивать? Ты что, нарочно хочешь меня разозлить?

— Этого только не хватало! Да и никому не посоветую. Но ты не больно-то заводись, я ведь тоже могу за себя постоять.

— Кто бы сомневался. Кстати, мы все очень по тебе скучали.

По пути к машине Сет думал, что именно таких слов приветствия он и ждал от Камерона Куинна.

В своей комнате Сет бросил чемоданы на кровать и поставил на стол, который сделал для него Этан, видавший виды мольберт, подаренный ему Сибилл на одиннадцатилетие.

Надо будет подыскать помещение для мастерской, подумал он. Пока погода стоит хорошая, можно работать и на природе. Но нужно же где-то хранить картины, кисти, краски… Может, в старом амбаре на верфи найдется место, но ему хотелось, чтобы мастерская была не временной, а постоянной.

Сет уже достаточно поколесил по свету. Он уехал учиться во Флоренцию, потом работал в Париже. Он бродил по холмам Ирландии и Шотландии. Он жил очень скромно. Когда приходилось выбирать между обедом и покупкой красок, он предпочитал остаться голодным.

На стенах все еще висели его старые рисунки. Сет снял один из них. Да, что-то было в этом грубом наброске, подумал он. Была надежда, что его автор все же талантлив.

Но главное, в этом рисунке была надежда на новую жизнь.

Ему удалось уловить сходство. Камерон стоял с вызывающим видом, засунув большие пальцы в карманы джинсов. Рядом с ним элегантный Филлип — но все-таки видно, что в трудной ситуации он не струсит и в обиду себя не даст. А вот Этан в рабочем комбинезоне — такой терпеливый и надежный.

И он тоже был среди них. Десятилетний Сет. Худенький, с дерзко вздернутым подбородком.

Рисуя этот семейный портрет, Сет начал верить, что он стал одним из них. Он тоже Куинн.

— Не вздумай связываться с кем-нибудь из Куиннов, — пробормотал он, вешая на место рисунок, — а то тебе придется иметь дело со всем семейством.