"Иван Моисеевич Третьяк. Храбрые сердца однополчан " - читать интересную книгу автора

улицах штатские пальто и зипуны. Измученные оккупантами, ожидавшие нашего
прихода в течение долгих месяцев обороны, люди теперь не хотели расставаться
со своими освободителями ни на минуту. Зазывали в дом, у кого он уцелел,
угощали печеной картошкой и морковным чаем, что у кого нашлось.
Каких только не было встреч в первый день освобождения! В числе других
горожан к командованию дивизии обратился старый русский священник, жалуясь
со слезами на глазах, что гитлеровцы превратили церковь в скотобойню, потом
завалили ее разным хламом, и под ним теперь похоронена вся церковная утварь,
представляющая большую ценность для всех прихожан. Вместе с ним пришли
пожилые люди, старики и женщины, они тоже плакали и просили помочь спасти
церковное имущество. Что было делать? Помогли мы добрым людям и в этом:
направили саперов, откопали утварь. Само здание церкви было изрядно
повреждено, и священник с прихожанами временно заняли один из уцелевших
домов.
Поблагодарив нас, группа почтенных жителей во главе со священником
попросила нескольких офицеров, в том числе и меня, "уважить", зайти к ним во
время богослужения. Отказать - значит горько обидеть. А кроме того, никогда
мы не видели этих обрядов, и велик ли грех, если ради любопытства заглянуть,
посмотреть со стороны?
В церкви, как нам показалось, происходило не богослужение, а, скорее,
патриотический митинг. Были тут старые и молодые, набожные и неверующие.
Священник в своей проповеди призывал суровую божью кару на головы
врагов-супостатов, желал доблестному советскому воинству правой победы.
Люди всячески выражали свое одобрение его словам. В церкви держался
оживленный многоголосый гул. Не особо внимательно прислушиваясь к проповеди,
я думал о патриотизме людей, в котором едины своими помыслами и стар и млад.
Несколько позже меня вызвали в политотдел дивизии. Направляясь туда, я
думал, как и чем объяснить свое любопытство - ведь не иначе как за посещение
церкви будут ругать. Но почему только меня? Я же там не один был...
Но мои предчувствия не оправдались. Начальник политотдела и зашедший
вскоре в избу комдив заговорили со мной совсем о другом: как смотрит гвардии
капитан Третьяк на то, если его назначить комендантом Гжатска? А как мне
было на это смотреть... Прикажут - буду исполнять.
Там же, в политотделе дивизии, услышал я, какие отзвуки получила
история с церковной утварью в зарубежной прессе. В английских газетах, как
мне рассказали, появилась заметка о том, что, дескать, Красная Армия
действительно несет всем освобождение и даже не притесняет религию; в
подтверждение тому приводился факт спасения советскими солдатами церковной
утвари из-под развалин.
И вот на непродолжительное время, в течение которого дивизия стояла на
месте, я сделался военным комендантом города Гжатск.
Ко мне шли люди, обращаясь с разными просьбами: кому надо было избу
поправить, кому провизией, топливом помочь. Мизерные возможности комендатуры
трудно было делить на всех. Но нашлось у меня немало добровольных
помощников. Солдаты, толкавшиеся около комендатуры, только и ждали, когда
кто-нибудь придет и попросит: "Сынки, кровлю бы чуток поправить..." Шли к
избе целой бригадой и работали в охотку. Особое старание проявляли солдаты в
возрасте, отцы семейств, чьи руки давно истосковались по домашней работе.
Один из "активистов" комендатуры, ловко действуя ножовкой, вставлял
аккуратные квадратики фанеры вместо выбитых стекол в окна и говорил