"Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении" - читать интересную книгу автора (Ильенков Эвальд Васильевич)

3. ТЕРМИН "КОНКРЕТНОЕ" И ЕГО ИСТОРИЧЕСКАЯ СУДЬБА (РАЦИОНАЛИЗМ)

Естественно, что слабости сенсуалистической гносеологии уже в 17-18 вв. подвергались резкой и сокрушительной критике представителей рационализма.

Рационалисты всегда справедливо подчеркивали тот факт, что мышление человека, как высшая познавательная способность, никоим образом не сводится к простой абстракции от эмпирических данных, к простому выражению чувственно-созерцаемого общего в сознании, выраженному и закрепленному для удобства запоминания в словах, терминах и предложениях.

Наиболее умные противники метафизического материализма в гносеологии (например, Лейбниц), соглашаясь с тем, что мышлению свойственно воспарять от чувственно-данного многообразия единичных вещей к его абстрактному, обесцвеченному, обобщенному выражению, -- показывали вместе с тем, что эта черта еще ровно ничего не объясняет в тайне мышления, в тайне способности логически рассуждать, логически обрабатывать данные чувственного опыта.

"Выводы, делаемые животными, в точности такие же, как выводы чистых эмпириков, уверяющих, будто то, что произошло несколько раз, произойдет снова в случае, представляющем сходные, -- как им кажется, обстоятельства, хотя они и не могут судить, имеются ли налицо те же самые условия. Благодаря этому люди так легко ловят животных, а эмпирики так легко впадают в ошибки". (Лейбниц. Новые опыты, с. 48)

Борьба философских направлений и школ нового времени все четче выявляла то обстоятельство, что понятие -- как основная элементарная форма мышления -- не может быть определено как зафиксированное в слове, термине, названии -- отражение чувственно воспринимаемого сходства, тождества единичных вещей, и что способность оперировать понятиями предполагает более глубокое представление о природе понятия.

Решение вопроса об отношении абстрактного и конкретного, развитое на основе метафизического понимания отношения мышления к действительности, неизбежно отражало в себе соответственно недиалектическое представление об отношении общего и единичного. Более того, эти проблемы по существу сливались в одну. Под "конкретным" более или менее безотчетно по-прежнему -- как и во времена схоластики -- понималось именно единичное, индивидуальное, чувственно воспринимаемая вещь, явление, событие, факт.

Категории же общего и абстрактного при этом естественно становились синонимами.

"Конкретное" и "абстрактное" тем самым метафизически распределялись между двумя различными мирами. Чувственно воспринимаемые единичные вещи, явления, факты составляют согласно этому представлению мир "конкретного", а идеальный мир, мир мышления, оказывается сотканным из "абстракций". Категория "конкретного" кажется уже совершенно неприменимой к знанию, заключенному в мышлении. "Конкретным" объявляется лишь такое знание, лишь такое "понятие", для которого можно отыскать непосредственный аналог в чувственной достоверности. Поэтому путь осмысления чувственно-данных фактов, процесс логической обработки чувственно-данной реальности, и определяется с этой точки зрения как движение от конкретного к абстрактному. Абстрактно общее в итоге предстает как цель деятельности мышления, направленного на отыскание истины, а логика как общая теория мышления неизбежно сводится к совокупности формальных правил оперирования с абстрактными терминами, и приобретает тот вид, который Кант с известным основанием посчитал окончательным и не подлежащим дальнейшему усовершенствованию.

Рационалистическая критика позиций эмпиризма и номинализма в логике всегда отправлялась от того действительного факта, что процесс осмысливания чувственных данных никак не сводится к простому сокращенному повторению того общего, что можно подметить в фактах, открытых эмпирическому созерцанию. Против этого восставала сама практика научного познания.

Позиция последовательного эмпиризма не давала никакой возможности объяснить и обосновать хотя бы тот исходный тезис, на основе которого строилось все здание тогдашней науки, -- тезис о том, что лишь математически выражаемые формы бытия вещей суть единственно объективные их формы. Этого положения методы эмпиризма доказать, конечно, были не в состоянии. Абсолютно необъяснимой оказалась и способность человека критически относиться к показаниям органов чувств, к данным созерцания. Если мышление понимается лишь как пассивный сколок с чувственных данных, как их сокращенное и обобщенное выражение, то эта способность и в самом деле оказывается таинственной и необъяснимой.

Такие категории, как "субстанция", "атрибут", "причина" и т.п., принципиально не могли быть объяснены в качестве простых отвлечений от чувственно созерцаемых фактов, в качестве простых эмпирических абстракций, в качестве "наиболее общих" понятий.

Отсюда и вытекало стремление рационалистов отыскать принципиально иной источник образования понятий разума, нежели созерцание фактов, абстрактно-общих черт этих фактов.

И поскольку рационалисты, -- как и их противники из лагеря эмпиризма, -- не видели той действительной основы, на которой реально возникло и развилось мышление, его категории и законы, принципы логической деятельности, -- общественной практики, -- постольку рационального решения проблемы не смог нащупать и рационализм. Основные категории и принципы логической деятельности, действительно несводимые к выражению общего в чувственно-данных фактах, приписывались в системах рационалистической философии изначальной, вечной и несотворимой природе разума. Лучшего решения не смог, как известно, найти даже такой убежденный материалист с сильнейшим стремлением к диалектике, как Бенедикт Спиноза.

Эмпиризм и рационализм с разных сторон подходили к одной и той же трудности, взаимная критика и борьба между ними все четче выявляла эту трудность, все настоятельнее побуждая философскую мысль к поискам, пока, наконец, не стало ясно, что основной преградой, препятствующей открытию тайны мышления, является метафизический способ мышления.

Решающий поворот к правильной постановке вопроса поэтому и совершился через критику тех общих методологических устоев, которые и рационализм и эмпиризм одинаково и безотчетно принимали не задумываясь, через выяснение того обстоятельства, что самое поле сражения между ними узко и ограничено.

Узловой пункт развития философии, пункт, в котором началась самокритика метафизического мышления, самокритика, подготовившая почву для возникновения нового, более высокого способа мышления -- диалектики, -- обозначает имя Канта.