"Эльза Триоле. Луна-парк" - читать интересную книгу автора

кормить такоговерзилу. Как Вы сами могли убедиться, я похож теперь, на
спаржу с зеленой верхушкой, длинную, бледную, лицо зеленоватого оттенка, а
зубы в двадцать пять лет уже начали крошиться. Мои родители в этом самом
городе держали кафе с продажей табачных изделий, и нашим клиентам казалось
забавным спаивать мальчонку. Немцы, простые солдаты, заходили к нам выпить
стаканчик. Когда кто-нибудь напивался до положения риз, мне поручали держать
его голову под краном. Мои родители небыли коллаборационистами, но они не
были и героями, надо же было жить. Когда немецкая полиция забирала у пас
несчастных парней, мы в нашем кафе не очень-то хорохорились. Дисциплина!
Дисциплина! Занимались немножко спекуляцией на черном рынке, чтобы выжить.
Обычно в кафе на банкетках, обитых клеенкой, сидели, поджидая солдат,
две-три девицы. Когда привыкаешь видеть проституток вблизи, без их
отталкивающего, влекущего, таинственного и опасного ореола улицы, они
оказываются самыми обыкновенными мещаночками, и пахнет от них луком-пореем и
рисовой пудрой. Девицы не замедлили ввести меня в курс любви, в курс жизни.
Каждой хотелось позабавиться с сынишкой Тэнтэнов.
Я вовсе не гнусный тип. Знание жизни подобно песку, оно не оставляет
пятен. В двадцать лет я увез с собой в Париж только свое одиночество и свою
чистоту. И если бы мне минуло двадцать лет после войны 14 - 18 годов,
возможно, я искал бы общества сюрреалистов, дабы подняться этажом выше над
нашим кафе. Но вместо этого я попал на Сен-Жермен-де-Пре сорок пятого года,
встретил там одну лишь грязь, и даже друзья, к которым я в общем
притерпелся, оказались снежными чучелами - они таяли у меня на глазах и
превращались все в ту же грязь. Что касается любви...
Я жил с одной женщиной. Мы любили друг друга. Она была богата, у меня
ничего не было, даже склонности к работе. В конце концов мне стало известно,
откуда и за что она получает свои тысячи. Мы продолжали любить друг друга. Я
превратился в высокомерного блюдолиза, которому подносили стаканчик ради
нее. Но во мне не оказалось ничего от кавалера де Грие, я не мог
поддерживать любовного размаха моей Манон, моей женщины-ребенка. Любовь
ничего не меняет. Ни людей, ни вещей. Более того, любовь может лишь -усилить
пороки, если она властвует над плотью, и обогатить прирожденные свойства
души и мысли, если она властвует над мозгом. Любви я все прощаю. Она
единственный критерий, который, на мой взгляд, не подвержен опасностям
политики. Прощение идет с последних рубежей любви. Если мне не прощают...
Просто целую Ваши глаза...
Раймон.
Амьен, 20 июня 50 г.
Видишь, мы прибегаем к одним и тем же метафорам, у нас уже одно общее
сердце, как же можем мы иметь разные мысли. То, что меня в тебе удивляет и
потрясает, это то, что ты знаешь цену маскарадным костюмам, что маски для
тебя не существуют. Ты бьешь без промаха, безошибочно поражаешь глаза, лоб,
губы. Кто устоит перед такой ловкостью, кто не доверится такой подлинной
жестокости, ведь ты умеешь вложить в нее волшебную сладость.
Ты пришла. Ты этого хотела. Мы будем счастливы, мало-помалу обнаруживая
полное наше сходство. Представь себе наши все возрастающие восторги. Мы
сумели любить друг друга в такой долгой разлуке, мы сумеем любить всегда,
пока не наступит день, когда не сумеем, а если так, значит, мы квиты.
Мы долго-долго не разжимаем объятий, и я думаю о Ваших руках.
Р.