"Эльза Триоле. Луна-парк" - читать интересную книгу автора

переживали эту встречу, воображали, что они друг другу скажут, воображали
паузы. А потом! Встретились, поговорили о том, о сем. Расстались. Остальное
договорят в следующий раз. То есть через десять лет, через двадцать лет.
Если только они будут эти двадцать, эти десять лет... Люди должны всегда
встречаться друг с другом так, как будто видятся они в последний раз, как
будто завтра их ожидает смерть; а нам кажется, что впереди еще есть время, и
оно-то нас убивает. Но зачем я все это говорю? Какая чудовищная болтовня!
Разве ты неслышишь, как бьется за этими словами мое сердце? Я отлично знаю,
отчего это происходит. Так как обычно... слова увлекают меня за собой, или,
вернее, я позволяю им увлечь себя, делаю вид, что это они меня увлекают за
собой. Потому что я слишком долго молчал о том, что хотел сказать и что я
скажу или не скажу. Бог мой, смогу ли я когда-нибудь раздеться в твоем
присутствии?
Кстати, относительно вышеупомянутого свойства слов: явление это чисто
механическое, существуют слова, между собой связанные, и, когда они
встречаются друг с другом, они отвлекают от того, что хочется сказать, и это
приятно. Я написал: "так как обычно..." и поставил многоточие, заметила? Тут
я совсем было собрался процитировать Тристана Тзара. Так как обычно, товарищ
мой, ворота ада наклеены на аптечный пузырек... У каждого свои классики,
верно ведь? Специально для цитат. И посмотри: я сумел удержаться от этой
мании, зато пятью строками ниже начал о ней рассказывать. Узнаешь меня, а?
Нет, я не очень изменился. Возможно, немножко раздался. Не очень. Я за собой
слежу. Потому что думаю о тебе. Думаю в холодном поту, а что если она увидит
мой живот? Вот оно как. Ты мой врач, мой преподаватель гимнастики, мое
зеркало, мой позор и моя совесть. Нового тут ничего нет. Я же тебе сказал,
что не очень изменился.
Но все-таки ты хоть раз себя спросила, что произошло в тот день, когда
ты вдруг мне сказала: "Нет, хватит, кончено, не надоедай мне больше,
никогда..." спросила? Во всяком случае - ведь время от времени мы с тобой
встречались, беседовали как добрые друзья, - меня ты об этом ни разу не
спросила. Ты со мной говоришь, ты на меня смотришь, я здесь. Ты не знаешь,
что говоришь с мертвецом, что смотришь на мертвеца. Нет, вовсе я не
преувеличиваю. Почему ты всегда говоришь, будто я преувеличиваю? Мертвец
преувеличивать не может.
Прости, само собой разумеется, ты этого не говорила. Это снова моя
словесная мания. Бессилен с ней бороться. Знаю, знаю, что ты скажешь.
Прости. Мне так не хотелось бы тебя раздражать. В конце концов сейчас это
единственное, что я могу сделать... Нет, не гляди так на меня, я вовсе не
хочу сказать: единственное, что я могу сейчас сделать, это тебя не
раздражать. Вот видишь, ты всегда приписываешь мне дурные намерения. Прости,
больше не буду.
Бланш, поскольку ты ведь Бланш... единственное, что осталось от нашей
близости, - это возможность называть тебя Бланш. Пишу тебе утром, воскресным
утром, ты очень далеко, на какой-нибудь Луне, на одной из тех лун, где ты
шагаешь маленькими своими ножками. Луна, на которой есть телефон: ты была
сейчас так мила, ты дозвонилась ко мне сквозь космические помехи, ты со мной
говорила, ты сказала: "Это я"... Ты мне рассказала, что ты делаешь на этой
далекой земле. Слышно тебя было прекрасно, будто из соседней комнаты. Ты
спросила: "А ты как?" И я тебе рассказал, как провел вчерашний день,
рассказал во всех подробностях, словно это было важнее всего, словно ты