"Анатолий Трофимов. Повесть о лейтенанте Пятницком (про войну)" - читать интересную книгу автора

немцы. Перестали бросать ракеты, притихли, прислушались. На том бы и
успокоиться им, да кто-то горячий нашелся, стал властно покрикивать. В
онемевшей ночи слышно было, как меняют автоматные рожки, щелкают
захватами, выскребаются на бруствер, перебрехиваются по-своему. Роман
только слышал их, а увидел, когда метров на сорок подошли. Взамах отвел
налившуюся силой руку, но кидать гранату не спешил, может, раздумают,
повернут назад. Нет, не раздумали, прут. Человек десять, не меньше.
Медленно, полушагом, но приближаются.
Близость опасности обострила зрение и слух, прояснила мысли. Спокойнее,
лейтенант Пятницкий, спокойнее. Они насторожены, но ты не виден, то, что
ты сделаешь, все равно будет для них неожиданностью. В этом твое
преимущество, в этом твоя сила. Спокойнее, пусть вон дотуда дойдут, только
не до межи, чтобы укрыться не было где... Не поворачивают? Что ж, для них
хуже. Как для тебя потом будет, лейтенант Пятницкий, неизвестно, но для
них уже плохо. Ой как плохо. Вон те три дурака чуть не прижались друг к
другу. С них и начну... Кинул в эту троицу, не дождался взрыва, вторую
кинул, теперь из автомата туда, где дважды плеснулось пламя, где грохнуло
раз за разом - и назад за Пахомовым. Пока арийскую кровь зализывают, можно
до канавы успеть. А тут еще молодчина Акы - или как его там - свое слово
сказал: густые струи алых, желтых, зеленых трасс потянулись от дзота.
Обрывались, вновь возникали и утыкались в сумрачно видный взгорок траншеи.
Бей, солнечная Туркмения, немецкую сволоту, спасай мою молодую жизнь!
О-о ,гадство, за ракеты взялись, снова посветить захотелось, поярче
посветить, пошире ночь разогнать. Но дудки, межевая канавка - вот она, и я
в ней, можно вздохнуть глубже, охладить нервы. Но поди, охлади, когда тебя
пронизала до жути беспокоящая мысль: а если следом за Баймурадовым из
других дзотов огонь откроют? Они-то не знают, что тут их взводный с
Пятницким ползают, спасают честь погибшего воина. Еще не хватало от своих
погибель принять! Нет, молчат. Только Акы садит и садит, загоняет немцев
на дно окопа. Может, предупредил других, чтобы не в свое дело не встревали?
Роман кинул еще две гранаты для острастки - и не ползком, а на
четвереньках, на четвереньках для быстроты, благо канавку не очень-то
снегом задуло. А вот и каменная ограда кладбища с проломами, полежать две
минуты - и туда.
Вот когда наш передок ощерился. И пулеметы, и минометы заговорили
возбужденно. И не одной роты, трех сразу. К чертям передышку, броском до
оградки. Где там! Чуть не впритирку зацвенькали пули, зафыркали в отскоке.
Упал, голову за кочку сунул, а кочка - не кочка, одна видимость кочки -
мышонку укрыться, да и то хвост наружу останется. Но в рубашке Роман
родился, услышал голос:
- Сюда!
Впереверт на голос - и вниз, под уклон. Воронка! Килограммов на пятьсот
тут бомбочка ахнула, укрытие Пятницкому приготовила.
- Цел? - тревожно спросил Игнат Пахомов, сползая следом за Романом туда,
где скрюченно оледеневший лежал Ноговицин.
Дышалось Роману тяжело.
- Пересидим здесь,- сказал Пахомов.- Теперь спешить некуда. От немцев ноги
унесли, осталась одна дорога - начальству в пасть. Э-э, да ладно... Дальше
фронта не пошлют. Да ты что молчишь-то? Цел хоть?
- Цел, цел,- дряхло прохрипел Роман.