"Англия на выезде" - читать интересную книгу автора (Кинг Джон)

Глава 14

Экскурсионный кораблик плывет по реке, пассажиры любуются городскими видами. Говно, конечно, но всем когда-нибудь приходится этим заниматься. Полтора часа на осмотр достопримечательностей. Я отделился от остальных и отправился на экскурсию. Поглазеть на гранит и мрамор. Богатую историю Амстердама. Все равно как когда едешь на поезде — видишь город в не самом приглядном свете. Когда едешь на поезде, не видишь блистающих роскошью торговых квартачов, зато проезжаешь заброшенные склады и покрытые ржавчиной железнодорожные пути. Убогие домишки и запущенные улицы. Свалки и горящие помойки. Допотопные фабрики и пустыри. Так лучше ездить, хотя, наверное, на этом кораблике мы не много такого увидим. Но все равно, интереснее идти через черный ход. Получать свои собственные впечатления. Играть в туризм.

Передо мной парочка английских туристов снисходительно рассуждает о музее Ван Гога. Как-то видел фильм про него по телеку. Тупой ублюдок хотел быть с бедными. Папаша заставлял его думать о карьере, а он хотел помогать беднякам. Жил с проституткой и отрезал собственное ухо. Он был самым настоящим ебанутым, но сейчас он мертв, и те самые мрази, превращавшие его жизнь в ад, пока он был жив, возносят его до небес. Всемирная известность и непревзойденный талант и кто больше даст за картину.

Мы проплываем мимо жилища Анны Франк. Женщина-экскурсовод начинает рассказ. Жирные туристы с фотоаппаратами и путеводителями деликатно умолкают. Выбрались в отпуск отдохнуть. Получить эмоциональную разрядку. Экскурсовод рассказывает, что Анна Франк была еврейской девочкой, жившей в этом бараке, в том, что они называют задней пристройкой, целых два года вместе с семьей и друзьями она скрывалась здесь от Гестапо. Им помогали их друзья-голландцы, и два года им это удавалось. Перед ними уже брезжила надежда, Союзники подходили все ближе. Но их предал коллаборационист, и восемь человек отправились в концентрационные лагеря. Единственный, кто выжил — Отто франк, отец Анны. Анна и ее сестра умерли от тифа за две недели до капитуляции Германии.

Я помню этот фильм. Его было тяжело смотреть, и в конце я едва не плакал. Экскурсовод умолкает на несколько секунд.

Я думаю об Отто Франке. Каково ему было потом, после всего этого? Наверное, миллионы уцелевших оказались в той же ситуации. Больше того, я думаю о предателе. О мудаке, сдавшем их всех. В Амстердаме было 80000 евреев, 75000 погибли. Экскурсовод рассказывает нам о статуе, воздвигнутой на том месте, где в 1941 году 400 Евреев были погружены на корабль для отправки в концентрационный лагерь Маутхаузен после того, как сторонник нацистов погиб в стычке между членами Еврейского Сопротивления и голландскими нацистами. Никогда не знал, что у голландцев была нацистская партия. Эти евреи были уничтожены в отместку за смерть нациста. После этого разгорелось восстание докеров и транспортных рабочих. Она говорит, что восстание организовала компартия, нелегальная в то время. Через два дня его подавили. Для Голландии это необычно, говорит она, поскольку в этой стране люди почти ничего не сделали, чтобы спасти евреев. Пожилая голландская парочка с виноватым видом покачивает головами. Большинство европейских стран почти ничего не сделали для спасения евреев, говорит экскурсовод.

Я думаю о том, как англичане вели бы себя в таком положении. Неужели мы не попытались бы спасти женщин и детей? Не могу представить, чтобы англичане остались стоять в стороне. Мы не такие. Ну да, мы называем Шпор жидами и все такое, но это другое. Это не имеет значения, потому что мы не религиозные фанатики. Нет, англичане не убивают женщин и детей. Мы сильные, но справедливые.

Кораблик набирает скорость, и мы движемся вперед, к более приятным объектам. Микрофон экскурсовода распространяет информацию. Анна Франк забыта, как оставшаяся за кормой вода туристы снова щелкают своими фотоаппаратами. Кто-то снимает на видеокамеру проплывающие корабли и здания. Наконец экскурсия заканчивается, и мы сходим на сушу. Я вижу Кевина, догоняю его. Хлопаю по плечу.

— Не видел тебя, — извиняется он. — На корабле был? Не заебало тебя? Прогуляться не хочешь?

Мы идем по улице и через несколько минут я присаживаюсь за столик снаружи какого-то бара, пока он заходит внутрь отлить. Он возвращается, и мы заказываем себе по лагеру.

— Единственной интересной вещью был рассказ про девчонку, умершую за неделю до освобождения, — говорит Кевин, одним глотком опустошая полкружки. — Быть рядом со свободой… Мудаки они были, эти немцы. Ебучие отбросы. Истязатели детей.

Насчет этого не знаю, но убийцы детей действительно никого не радуют. Представляю, как чувствовал себя ее папаша, когда узнал обо всем. Кажется почти нереальным. Даже не верится, что бывает такое.

— Я был в Дахау, — продолжает Кевин, добивая свое пиво и заказывая еще одну кружку.

Он смотрит на мою кружку, потому что она на две трети еще полна. Я приканчиваю ее одним махом, чтобы он не смог назвать меня мягкотелым южным мудаком. На улице жарко, и разгуливать по Амстердаму в такую погоду не очень-то приятно. Кевин снимает майку. Он здоровый ублюдок, и официант невольно пятится назад, глядя на герб «Манчестер Юнайтед» на его руке. Забирает деньги и отваливает. Кевин делает еще глоток и наклоняет голову ко мне, чтобы продолжить рассказ. Свой рассказ про Дахау, когда вдруг к нам подходит какой-то пидор, по виду — кто-то из администрации, и просит Кевина одеть майку, чтобы не пугать окружающих. Это — приличный бар, говорит он.

— Иди на хуй, — отвечает Кевин.

Пидора сопровождают еще два мудака, и он не двигается с места; Кевину приходится схватить его за воротник, так что рубашка пидора накрывает его с головой. Кевин подносит свой кулак к его лицу.

— Иди на хуй, подонок. Я разговариваю. Я мирный человек. Понял?

Кевин отпускает пидорский воротник, и бизнесмен исчезает внутри вместе со своими прихлебалами. Кевин допивает пиво и говорит мне «пошли, давай свернем на другую улицу, пока он не вызвал полисов». Этих европейцев хрен поймешь, может быть, по их законам нельзя ходить без майки. Он рассказывает мне, как они сидели в Осло в парке, просто пили, когда подъехал автобус с полисами.

— Ты знаешь, что сделали эти мудаки? — спрашивает он. — Просто вылили пиво из наших банок. У них по закону нельзя пить в общественном месте. Они сказали, что нам еще повезло, что у них хорошее настроение, а то они могли бы вообще посадить нас. Они в своей Европе с ума сходят со своими законами.

Мы заходим в другой бар, заказываем выпивку. Внутри — клерки из офисов, работяги, несколько туристов. Это чистенький бар, но без той буржуйской мелочности, как в предыдущем.

— Я ездил в Мюнхен на пивной фестиваль, — продолжает Кевин, — и мы на поезде доехали до Дахау. Я ожидал увидеть нечто вроде того, что видел по телевизору про Аушвиц — колючую проволоку, вышки, все дела. Но все бараки, где они держали заключенных, были снесены, там было просто огромное ровное пространство. Мы сходили в крематорий, но все равно трудно было представить, что в нем убивали людей. Самое большое впечатление произвел музей.

Он наклоняется вперед.

— Там были фотографии, на которых изображены эксперименты над людьми. Медицинские опыты и все такое. Снаружи все это происходило, но там я ничего не чувствовал. Внутри — просто музей, но там я все ощутил. Вместе с нами там была какая-то школьная экскурсия, и все эти немецкие дети явно скучали. Некоторые даже смеялись, и учителям пришлось сказать им, чтобы они замолчали. Они убивали там политических заключенных, евреев и вообще всех, кого хотели. Мы не ожидали увидеть такого. Мы просто представить себе не могли, что такое возможно. Ты не представляешь. Когда мы ехали обратно, с нами в вагоне ехали какие-то здоровенные немецкие бабы и чел в шортах, который все время играл на аккордеоне. Как будто ничего и не было. Как будто они ехали не оттуда. Я думаю, тебе тоже не мешало бы съездить посмотреть.

Гарри сказал Ники «до свиданья», и она поцеловала его в губы. Ему даже показалось, что он заметил слезы в ее глазах. Он обернулся на мгновение, посмотреть, как она исчезает в уличной суете, хрупкая маленькая фигурка среди сверкающего неона и серой пустоты. Глядя на нее, Гарри молча восхищался ею, восхищался тем, что она смогла пройти сквозь все свои невзгоды и не сломаться. Это был хороший день, и он обещал навестить ее на обратном пути из Берлина. Он в самом деле думал так, когда говорил, но теперь, возвращаясь в бар Йохана, он понимал, что расслабился. Он не вернется. Он уже жалел, что ввязался во всю эту историю. Ники была клевой, у нее отличная фигура, и она умеет заботиться о мужчинах, но все-таки она ебаная шлюха, он не должен забывать о том, что она всего-навсего проститутка, отсасывающая мужикам за цену, равную стоимости недорогого обеда. Не больше не меньше, а ему нужно держать себя на уровне. Он отлично понимал это, он помнил историю Рода в Рипербане в Гамбурге, и не хотел, чтобы кто-нибудь смеялся над ним.

Гарри обернулся еще раз, но Ники уже исчезла, ушла сидеть в своей витрине на радость туристам, рыскающим по улицам в поисках развлечений. Ники ушла обслуживать своих десять мужиков, трахаться и отсасывать, чтобы заработать себе на достойную жизнь, маленькая кукла пьяных и грязных больших мужиков. Она — шлюха, нельзя забывать об этом. Ведь он приехал развлекаться, и нечего забивать себе голову мыслями о проститутке. Она проглотила таблетку экстази, уходя из дома, и ей не будет плохо.

Он мог бы остановиться здесь на обратном пути потрахаться, но почему бы не поискать кого-то еще. Ему было жалко ее, в то время как ей самой себя жалко не было. Все этот фотоальбом. Вся эта затея с отставанием от остальных, нежными взглядами и душевными разговорами была опасной. Лучше оставаться в толпе. Ему нужно было залезть в гондон всему целиком, чтобы защитить себя. Каждый раз, когда начинаешь вести себя с женщинами таким образом, начинаются проблемы. Ведь это только игра, и он подумал, что стал бы Картер делать в такой ситуации, но потом вспомнил, что Картеру хватает своих проблем с этой ебанутой Денис. Завтра они уезжают в Берлин, и сегодня вечером нужно напиться. Ему сразу станет лучше, если он будет держаться остальных парней и поучаствует в старом добром махаче.

Войдя в бар, Гарри почувствовал себя так, будто очутился в каком-то тайном обществе, где вместо шмали был лагер, а вместо восточной магии буддистских земледельцев — основательный христианский реализм элитной футбольной фирмы. Он пробежался взглядом по лицам — знакомым и нет — и хлопнул Картера по плечу. Секс-машина обернулась с пьяной ухмылкой, Том посторонился, чтобы дать Гарри пройти. Никто ни о чем его не спросил, и когда Гарри посмотрел вокруг, он увидел приличный моб — Том и Марк, Билли Брайт и Дэйв Харрис, Мартин Хоу, Гэри Дэвисон и его приятели, плюс несколько рыл постарше, которые подрываются только на важные игры, домашним матчам предпочитая выезда в Европу. Дон Райт и моб из Слау, плюс маленькие фирмы из Фелтэма, Баттерси и Кэмберли. Здесь были парни и из других частей Англии, но в основном все-таки Лондон и окрестности, и больше всего — «Челси». Гарри уселся с бутылкой лагера и прислушался к разговору за столиком.

— Гарри Бушелл, — сказал Билли. — Он дал шанс скиновской музыке, когда работал в музыкальном журнале. Он единственный игнорировал всех этих мудаков из миддл-класса в музыкальной прессе и дал шанс музыке рабочего класса.

Гарри спросил Картера, о чем речь, и секс-машина ответила, что они спорят о том, кто был самым великим англичанином за всю историю страны.

— А я думал, он вел телепередачу, — говорит Марк.

— Ну да, но вначале он занимался музыкой. Раскручивал группы, которые пели о запретных вещах — о том, что хорошо быть s белым и рабочего происхождения, и что если у тебя на плечах Юнион Джек, то это не значит, что ты фашист. Группы, которые говорили, что если ты гордишься тем, что ты англичанин, это еще не значит, что ты ненавидишь черных.

— Да это все знают, — отвечает Марк.

— Мы знаем, но он постарался рассказать об этом обычным людям.

— Эти пидарасы не в счет, — смеется Харрис. — Кого ебет, что они Думают.

— Но дело в том, что он сделал это, и это было очень смело с его стороны.

— Может быть, но это же не значит, что он был величайшим англичанином, так ведь? — говорит Харрис. — Это просто потому, Что ты любишь музыку. Это должен быть кто-то из истории. Ричард Львиное Сердце или Оливер Кромвель. Они дали арабам и ирландцам хороших пиздюлей, да?

Вокруг засмеялись. Может быть, Харрис немного перебарщивает со своим чувством юмора, и все замолчали, потому что никто не понял, серьезно он или нет. Ричард Львиное Сердце и Оливер Кромвель были слишком давно.

— Как насчет Черчилля? — спросил Гарри. — Он был крутым парнем.

— Политик, — презрительно усмехается Том. — Я знаю, он делал свое дело и все такое, но я бы предпочел кого-нибудь типа Монтгомери.

— Уинстон был в порядке, — говорит Билли, — но я понимаю, что ты имеешь в виду. Он сидел дома в безопасности, в то время как другие сражались в Европе. Как насчет Бомбардировщика Харриса?

Некоторые кивают. Ярлык «Бомбардировщик Харриса» в ходу у мажорской прессы, и это звучит неплохо.

— А Мэгги Тэтчер? Она завоевала Фолкленды.

— Опять-таки, политик. И потом, смотри, что она сделала с футболом. Все эти подпольные операции и сидячие трибуны. Ни один футбольный фан не станет голосовать за Тэтчер.

Гарри допил свое пиво и посмотрел вокруг. Люди выпадали из разговора. Он терял юмор.

— Это должен быть кто-то с чувством юмора, — сказал он. — Самый великий англичанин должен быть таким.

— Чарли Чаплин?

— Слишком давно.

— Тогда Блэк Эддер?

Они задумались. Гарри засмеялся, потому что он выбрал бы Роуэна Аткинсона. Он был просто неподражаем в сериале о Первой мировой войне, как он там издевался над генералами и так далее. Каждая серия была просто охуительной.

— Мы же не комедианты какие-нибудь, — говорит Харрис. — Величайший англичанин — Черчилль, что бы там Том ни говорил. Черчилль — лучший. И не важно, что он политик. Он исключение.

Никто не хочет спорить с Харрисом. Черчилль сделал все необходимое для страны в тяжелый час, и они согласились, что он представляет всех солдат, павших за Родину. Гарри не хотел спорить на эту тему, он хотел напиться и весело провести время, и ему было наплевать на имена.

Если честно, в голове была какая-то пустота после травы. Он не так уж много выдул, наверное, в Амстердаме она особенная, что ли. Видимо, она и помогает Ники идти по жизни. Ну вот опять, паранойя и мысли о ее несчастье. Но она выглядит беззаботной, она любит свою работу. Экстази помогает. Гарри не знал, что, он не понимал, над чем смеются остальные. Он посмотрел на лица — и Том, и Картер, и Марк, все смеялись над чем-то. Вначале он подумал, что над ним, но потом понял, что ошибается. Они просто веселились, и их веселье передавалось ему.

Этот бар был отличным местом, Том наклонился к нему и сказал, что Йохан поставил тот же фильм, жмотный ублюдок, мог бы завести что-нибудь новенькое. Гарри окинул взглядом собравшихся, на стене висел Святой Георг Билли, и рядом на экране какая-то блондинка обнималась с лоховато выглядящим челом. Гарри раньше не видел фильма, но он понял, что имеет в виду Том. Внезапно его потянуло блевать, и он встал, чтобы выйти на улицу. Он протиснулся сквозь толпу и подошел к перилам у канала. Он наклонился над водой, вглядываясь в неясное отражение. На ум тут же пришли школьницы с парома, а потом — ребенок, летящий из таиландской деревни в Секс-Сити. Ебаный в рот, нужно было оставить траву Ники и просто напиться. Голова раскалывалась, как будто по ней молотили кувалдой.

— Ты в порядке? — спросил Картер, подойдя к нему.

Гарри выпрямился, тошнота прошла.

— Тошнит немного, вот и все. Тяжелая ночь была.

— Как у тебя там вышло с той чиксой? — поинтересовался Картер. — Ты рассказал по телефону, что снял какую-то шлюху.

Гарри не собирался рассказывать, что у него не встал. Особенно когда он заплатил приличные бабки. Он позвонил Картеру в отель просто узнать, где их потом найти.

— Думаю, что ей понравилось, и она захотела еще. Она уже собиралась закрываться и предложила выпить и прогуляться. Потом мы пыхали с ней, вот у меня башка и трещит. Просто заебался.

— Ты весь день оставался с ней?

— Мы заточили в кафе и попили пива. Потом поехали к ней. Ебаный в рот, Картер, она сделала мне самый лучший минет в жизни. Она просто охуительна.

Картер как-то странно взглянул на Гарри.

— Она же шлюха. Это ее работа. Ее трахали, наверное, десять тысяч мужиков, и черт знает сколько галлонов спермы она проглотила. Надеюсь, ты был осторожен. У этих шлюх можно набраться чего угодно.

— Да знаю я все это.

— Ну, тебе видней.

— Я был осторожен. Она сказала, что у нее все в порядке, но я все равно использовал презерватив. А потом, ведь она тоже не может знать, как там чего у меня? По-разному бывает.

Картер засмеялся.

— Ты раньше так не говорил. Вот что значит снять шлюху за просто так. Это значит, что ты не такой, как все. Если она клевая, тем лучше. Некоторые из этих проституток — старые поганые бляди. Я даже удивляюсь, как много таких уродин сидит в витринах, да к тому же того и гляди, наберешься от них СПИД-а или еще чего-нибудь. Наверное, они изнашиваются раньше времени. Пизда как бетон становится.

Гарри кивнул, пытаясь представить Ники в образе сморщенной крестьянки с набитой опиумом трубкой и рисовой палочкой, смотрящей, как американские солдаты жгут ее деревню и режут скот. Голова трещала. Он ощущал необходимость привести себя в норму и сказал Картеру, что возвращается в гостиницу.

— Увидимся, — сказал ему Картер, похлопав по плечу. — Неужели ты сегодня не пойдешь к девчонкам?

Гарри засмеялся и направился к гостинице, но ноги сами собой свернули на другую улицу, мимо клубов и баров туда, где работала Ники. Он нашел незаметное местечко и час стоял там, потом устал и сел под деревом, прислонившись к нему спиной. Еще полтора часа провел он так. Вокруг ходили счастливые люди. Мужчины на любой вкус и даже женщины проходили мимо, смеялись. Он видел несколько пидоров и много пьяных, но в основном это были добропорядочные граждане. Подходили, разглядывали, показывали пальцем. Убогие людишки, не способные даже на чувство брезгливости Покинули свои уютные квартиры, чтобы насладиться зрелищем, развеяться. Чтобы было о чем вспомнить и рассказать приятелям Многие смеялись, кто-то подталкивал кого-то в спину.

Гарри видел Ники в ее витрине. Он насчитал пять мужчин, которые заходили внутрь и через разные промежутки времени выходили обратно. Два пьяных туриста, пожилой мужик, некто похожий на бизнесмена и парочка. Странно, но он не думал о том, что происходит за занавесками. Он просто считал. После того, как вышел пятый, свет погас, и он подумал, что она, видимо, успела обслужить еще пятерых до его появления. Впервые он подумал о реальности. Он видел ее с полным спермы ртом и выбирающей презервативы. Видел гель рядом с кроватью, освежитель рта, ощущал запах пота мужчин и аромат ее духов. Чувствовал лагер в дыхании мужиков и теплоту рта Ники. Он вспомнил ее слова о том, что она не любит арабов, потому что они всегда хотят засунуть ей в задницу, и засмеялся, потому что она всегда говорила «нет». Таиландские девушки всегда отшивают арабов, потому они любят трахать только в задницу. Или мальчиков. Потом он подумал, что все это только клиенты и ничего не значат для нее, презерватив создает барьер между ней и ними, в счет только поцелуи.

Он встал и отошел в сторону. Подождал, пока Ники выйдет на улицу. Она заперла дверь за собой; она была одна. Гарри знал, что она будет одна, он не сбился со счета, но хотел увидеть все своими глазами. Он смотрел, как Ники быстро идет по улице, словно по джунглям, такой маленькой она казалась. Он пошел за ней следом, чувствуя себя скорее телохранителем, чем шпионом. Он видел, как она пересекла Амстел и поймала такси. Целая и невредимая. Гарри развернулся и пошел к гостинице, голова болела уже не так сильно. Он видел ее. Больше того, он видел, что она ушла с работы одна. Почему-то это было важно.

Когда он вернулся в гостиницу, хозяин сидел на своем месте и читал журнал. Он не попытался как-то спрятать его, и там было все, как сказал Кевин, жирные тетки с жирными сиськами. Хозяин подмигнул и заметил, что Гарри не был дома прошлой ночью. Перед ним стоял термос, и он предложил гостю чашечку кофе. Гарри ответил «нет, спасибо», и поплелся вверх по лестнице. Он устал, но был счастлив. Постель выглядела как никогда лучше, и едва коснувшись щекой подушки, Гарри уже спал.