"Банда Мило" - читать интересную книгу автора (Кинг Дэнни)

5. Никакой надежды

— Так какой у вас опыт работы, мистер Майлс?

— Ну, я могу взломать и завести любую тачку до 1994 года выпуска. Умею скручивать пробег. Еще имею навыки обращения с домашней сигнализацией. Карабкаюсь, как шимпанзе, по водосточным трубам и, как призрак, пробираюсь в дом через окно. Также знаю, как купить в магазине три диска, заплатив за два. И полагаю, поупражнявшись минут пять, сумею в точности, до закорючки воспроизвести вашу подпись.

Пару минут мистер Барнс изучал мою беспорядочную биографию, после чего задал вопрос, которого я так сильно боялся:

— Так какой у вас опыт работы, мистер Майлс?

Если честно, то небольшой. И это видно по большим черным дырам в моем жизнеописании.

— Полтора года я проработал в сфере розничной торговли автомобилями и автозапчастями. Имею диплом механика. Пару месяцев — а на самом деле три или даже четыре — трудился в газетном киоске, три недели — на кондитерской фабрике. У меня была собственная бригада мойщиков окон. Случилось также работать со стариками в общине (если быть точным, целых восемьдесят часов), так что я неплохо нахожу общий язык с людьми, — излагал я, хотя, говоря по правде, с того злосчастного лета в общине у меня развилась пожизненная ненависть к этим несчастным созданиям к вонючим, лицемерным, надменным, злобным, умалишенным и занудным — трижды занудным и наискучнейшим престарелым засранцам.

— Понятно, — вымолвил мистер Барнс, опустил мою анкету на стол и, скрестив руки, подался вперед. — В таком случае, каким образом, по вашему мнению, ваш опыт — кроме того, что вы умеете ладить с людьми, — может пригодиться вам в торговле обувью?

Отличный вопрос!

Хотя, с другой стороны, какого еще я ожидал, устраиваясь на работу в обувной магазин?

— Ну… — начал было я и неожиданно обнаружил, что зашел в тупик.

Это дерьмо продолжалось уже несколько недель, и я так от него устал, что едва ли мог скрыть выражение полного презрения к торговому народцу. И что они о себе возомнили? Этот жалкий менеджер их магазина обуви, например? Сидит тут и считает себя Богом.

Как ваши знания, умения и навыки помогут вам продавать обувь? Да никак! Все, черт возьми. Это тупик.

Если вы никогда раньше не работали в обувном магазине и если вы не квалифицированный хиропрактик, то о каком еще необходимом опыте может идти речь?

Я отчаянно ломал голову, пытаясь изобрести подходящий ответ, но на ум приходило лишь одно: схватить этого умника за галстук, вытащить из-за стола и отлупцевать так, как он того заслуживал.

Как меня все достало! Сил больше моих нет!!!

Это уже восьмое собеседование, и каждое проходило по стандартному сценарию. Какой-нибудь ничтожный придурок в дерьмовом костюмчике приходил в необычайное возбуждение, пытаясь заставить меня умолять его о том, чтобы он соблаговолил предоставить мне работенку, на которой я мог бы зарабатывать пять фунтов в час. Все равно, укладывая ли консервные банки в коробки, подметая ли с пола людские волосы, обслуживая ли столы в баре, поджаривая ли картошку, подстригая ли лужайки, выгружая ли корпусную мебель с машины или развозя пиццу… А теперь вот еще втюхивая гражданам второсортную обувку. Я так от этого устал, Так утомился. До смерти!

Каким же надо быть неудачником, чтобы ответить ему: «О да! Я всегда мечтал трудиться в обувном магазине и помогать людям, подбирая для них ботинки нужного размера и к подходящему случаю! Это просто потрясающе! И однажды я надеюсь, как и вы, дослужиться до менеджера. Чтобы по прошествии пятидесяти лет, оглянувшись на свою жизнь, с гордостью произнести: «Я все-таки этого добился!» Вот чего ждал от меня этот козел. Но его шансы услышать от меня такие слова равнялись моим получить место в магазине обуви.

Видите, расклад изначально был не в мою пользу. На собеседования меня направлял центр занятости, так что все, с кем я должен был встречаться, знали о моих достижениях еще до того, как я переступал порог офиса. И кто предоставит работу типу вроде меня? На сей счет Тед оказался прав. Для меня загадка даже то, что эти люди вообще соглашались на встречи со мной. Возможно, за это им полагались какие-то правительственные выплаты или снижение налоговой ставки? Может, это такая программа поддержки неудачников? Я лично выгадывал из бесконечных хождений лишь одно — то, что продолжал получать пособие. Так что здесь по обе стороны стола имело место практическое применение бюрократии.

Зачем же тогда превращать процесс собеседования в такое напряженное занятие? И унизительное ко всему? Понимаете, если прознают, что вд не посещаете подобные встречи, вас просто сниму с пособия. Это и разумно отчасти. Иначе все «пособники» врывались бы в офис, распахнув дверь с ноги, и со всей ответственностью кидали бы восседающему за столом интервьюеру, что он — недоумок. Но такое не действует в отношении старины Барнси. Нет, для него это вопрос власти. Он просто получает удовольствие, изображая из себя крупную фигуру, большого и влиятельного человека, в особенности с тем, кто никогда в жизни при иных обстоятельствах не позволил бы себе терпеть подобное отношение от розовощекого лысеющего типчика с женоподобными ручонками и бабскими очками на переносице. Но что я мог поделать?

Откровенно говоря, из всех предложенных ранее вариантов этот представлялся наиболее привлекательным. Еще бы: не надо таскать тяжести, не надо садиться за руль и мотаться по дорогам в любом состоянии здоровья и погоды, не надо истекать потом на жаркой кухне. Ну покопаешься в поисках восьмого размера где-нибудь в подсобке, ну подержишь дамочку-покупательницу за тонкую изящную лодыжку смело, по-джентльменски, одновременно поглядывая ей под юбку. Да уж, это вам не лопатой махать. Намного приятнее! И риска никакого.

В общем, помявшись секунд пять, я так и не придумал ни одного подходящего ответа на вопрос, чем, собственно, мой опыт мог бы помочь мне продавать обувь, так что в конечном итоге решился ляпнуть первое, что пришло в голову.

— Ну, скажем, благодаря своей подготовке я до сих пор стою на ногах.

Барнси недоумевающее взглянул на меня, словно не мог уразуметь, какое отношение имеет к делу сказанное мной. Он прямо так и заявил.

— Что ж… Ладно. Ничем. Никаким образом то, чем я занимался раньше, не поможет мне в продаже обуви. Ну и хрен с ним. Зато я уверен, что справлюсь. То есть это, во всяком случае, не сложнее того, чем я промышлял ранее.

Я что, только что произнес на собеседовании «хрен с ним»?

— Э-э-э… В общем-то нет. Перейдем к следующему вопросу, — предложил Барнси, и у меня не было оснований это оспаривать. — У вас есть судимости?

Ни один интервьюер еще не спрашивал меня об этом. Такое произошло впервые. Мы еще шутили с Гуди, что, если такой вопрос возникнет, я отвечу: «Разумеется. Мой рекорд по магнитолам, сворованным за одну ночь, до сих пор еще не побил никто из Гемпшира». Теперь же, когда мне его действительно задали, этот ответ не казался мне таким уж удачным. Я принял решение ответить серьезно, а Гуди сообщить, что сделал, как мы и договаривались.

— Да. Я месяц назад освободился из тюрьмы.

— И за что вы там сидели?

Мне как-то не хотелось распространяться на эту тему, так что я вымолвил просто:

— За кражу.

Видимо, Барнси, любопытный засранец, этим не удовлетворился и решил дожать:

— И что же вы сделали?

— Кое-что украл.

— Что именно?

— Без обид, но полагаю, это вас не касается, — не двусмысленно заявил я, и парень, очевидно, сдался.

— Ну… э-э-э… В принципе нет. Я спросил лишь потому, что моя работа — управлять магазином, и по долгу службы я обязан знать… э-э… владеть информацией о подчиненных. — Он поперхнулся, закашлялся, принялся суетливо шуршать разложенными на столе бумагами и поправлять съехавшие с переносицы очки — и все под моим пристальным суровым взглядом.

— Да, у меня есть судимость. Да, я был осужден за кражу. Но все в прошлом. Я исправился. Ясно мне и то, что, приняв меня на работу, человек вынужден будет вести за мной круглосуточное наблюдение… И я это понимаю. Возможно, именно по этой причине вы можете от кого угодно ожидать кражи, но только не от меня. И даже не потому, что вы не спустите с меня глаз, а потому, что я совсем отчаялся доказывать людям, что изменился. Все, о чем я прошу, это дать мне шанс, Общество в целом недолюбливает преступников. И я больше не желаю быть таковым. Так что, предоставив мне работу, вы избавите общество от одного из них… Согласны? Это ведь совсем не дурной поступок.

Работу я не получил. Какая неожиданность! Да и кому, в конце концов, это надо — работать в гребаном обувном магазине?

Вот чего мне действительно хотелось, так это вернуться в автомобильную торговлю. Машины и всякого рода механизмы являлись первой моей любовью. К несчастью, в радиусе пятидесяти миль не было ни одного автосервиса, который согласился бы иметь со мной дело и без омерзения заглянуть мне в глаза. Меня даже на собеседование бы не допустили. Хотя, если подумать, в этом нет ничего удивительного. Учитывая мой послужной список угонов, любой автосервис, рискнувший взять меня на работу, просто обязан иметь кристально чистую репутацию, потому что мое присутствие повлечет за собой пристальное внимание к нему со стороны правоохранительных органов. А много ли у нас автомастерских, которые могут похвастаться доброй славой? Нет. Так что, похоже, я закрыл задвижку двери, ведущей в автомобильную отрасль. И какие еще альтернативы остались открытыми?

В тюряге у меня была куча возможностей получить профессиональное образование, но я все как-то отлынивал. Не хотелось. Я по большей части сконцентрировался на получении диплома механика и, по совету Терри, аттестата по английскому и математике. Тогда этого казалось вполне достаточно. Зачем тратить силы на обучение плотницкому делу или компьютерному программированию, когда я по освобождении намерен работать механиком? Все-таки удивительная штука — непредусмотрительность! Хотя, с другой стороны, многим ли парням, прошедшим обучение на компьютерных курсах, после освобождения удастся заполучить местечко в «Диксоне»? Как-то с трудом себе это представляю.

Меня вообще удивило, насколько, находясь в заключении, я подсел на изучение английского. Когда мне приходилось сталкиваться с ним в школе, сей предмет давался мне непосильным трудом за решеткой же он предстал мне как путь на волю. За время последнего срока я перечитал кучу книг, в большинстве своем остросюжетных: Реймонда Чендлера, Дика Френсиса, П.Д. Джеймса, Агату Кристи — короче, детективы. Они казались мне потрясающими, я просто зачитывался ими. И даже чуть было не рискнул написать собственную книгу. Выдумал детектива по имени Опасный Дик Дэнджер, который носился по Гемпширу, расследуя убийства. Проблема заключалась в том, что каждый раз, садясь за написание, я не мог отделаться от образа этого придурка Уизла. Он каждый раз всплывал в моей голове как Дик Дэнджер, так что я то прихлопывал ему пальцы дверцей автомобиля, то спускал с лестницы, то проламывал башку… Бедняга даже не мог толком приступить к расследованию, поскольку, едва оправившись, получал очередной пинок под зад. Сюжет тоже не отличался оригинальностью. Дика Дэнджера вызывали расследовать убийство в отдаленном районе города. Спустя полстраницы он выяснял, что это дело рук дворецкого. После этого я уже не знал, что с ним делать. Ничего не лезло в голову. Так что я снова подставлял детектива Дика под удар, выбивал из него дерьмо — вот и сказочке конец! В общей сложности я написал пять подобных сочинений. Самое содержательное из них размешалось на восьми страницах. И преподаватель английского заявил, что их никогда не опубликуют. Так что мой интерес к сочинительству иссяк. Забавная штука, но мои книжки нравились многим сотоварищам по тюряге. Должно быть, что-то их зацепило.

Только вот все это никаким образом не могло помочь мне в поисках работы. А работа мне действительно была необходима. Позарез. Не мог же я до самой пенсии находиться в подвешенном состоянии и бездельничать на диване у Терри! Я должен подняться и что-то предпринять. Только не копать. И не работать руками. И не таскать тяжести. Такое мне не подходит. Я просто не могу этим заниматься. И вовсе не потому, что не хочу — хотя в этом что-то есть, — и не потому, что считаю эту работу слишком унизительной для себя. Нет. Просто я не предназначен для подобного вида деятельности. С таким же успехом можно пытаться выиграть гран-при на повозке, что молоко развозит. Даже если повысить мощность, установив на нее высокоэффективный движок от «феррари», обуть в гоночные диски да еще убрать сзади решетку и дать фору на старте, она все равно никогда не победит. Почему? Да потому что молочные повозки не предназначены для участия в гран-при, как я не предназначен для копания гребаных канав.

Надо придумать что-нибудь другое. Совсем другое. Дайте мне шанс, и я им воспользуюсь.

По дороге домой из обувного магазина наткнулся на Элис. Она стояла на автобусной остановке со своим малышом в коляске, так что я остановился поздороваться. Я надеялся, что она заметит на мне костюм — костюм Терри — и поверит в абсолютную серьезность моего намерения порвать с прошлой жизнью. Но знаете, что она спросила?

— У тебя сегодня суд, Даррен, или что-то в этом роде?

— Нет, — небрежно бросил я. — На самом деле я возращаюсь с собеседования. Думаю, оно прошло удачно, — И, взглянув на мальчугана, добавил: — А это кто такой? Тот, о ком я думаю?

— Нет, просто какой-то ребенок. Только что нашла на улице.

Я пропустил ее слова мимо ушей, однако решил приберечь для себя притворные комплименты в адрес ее привлекательного отпрыска. Каким он, кстати сказать, и не являлся. Из него вряд ли вырастет красавец, Скорее наоборот.

— Послушай, Элис. По-моему, как-то неудачно у нас все началось. Я просто хочу снова попытаться наладить с тобой отношения, — выпалил я, все еще находясь под впечатлением от собеседования в обувном магазине.

— Даррен, похоже, ты так ничего и не понял. Нас больше не существует в природе. Все кончено.

— Погоди минутку. Мы что, даже друзьями остаться не можем?

— Мои друзья не обращаются со мной так, как это делал ты.

— Я уже принес свои извинения.

— Я тоже. Прости, что ты снова ушел, несмотря на мои страстные речи о том, как тяжело и невыносимо мне с тобой расставаться. Я ведь тебя предупреждала, чтобы больше такого не повторялось. Помнишь, как я тебе это говорила?

— Да, — ответил я, хотя помнил смутно.

Подобного рода разговоров в те времена мы заводили бесчисленное множество, так что с уверенностью сказать, какой из них Элис имеет в виду, я вряд ли мог. Тогда слова ее воспринимались мной как своего рода комплименты вроде: «Я люблю тебя и не хочу расставаться ни на миг». Я и не осознавал, что на самом деле слышу угрозы. Вот в этом все женщины: нет чтоб подойти и выдать все прямым текстом, так им вечно надо запрятать смысл где-нибудь между строк, и храни вас Господь Бог, если до вас он не дошел.

— Помочь вам донести покупки до дома? — Это все, что я нашелся сказать.

— Нет уж, спасибо. Не могу я доверить тебе яйца. Вдруг ты с ними сбежишь.

— Бьешь ниже пояса.

— Ага. Я так и думала, что это тебя заденет.

— Мамочка сердится на плохого дядю за то, что он ушел, — обратился я к Марку, который в ответ пустил из носа несколько пузырей.

— Мамочка не сердится. Мамочка всего лишь хочет, чтобы плохой дядька занялся тем, что у него получается лучше всего, и снова ушел.

— Мамочка не любит плохого дядю, хотя когда-то мы с ней дружили.

— Да, но плохой дядя скверно обошелся с мамочкой, поэтому мы больше с ним не дружим.

— Плохой дядя хочет просто извиниться и попросить прощения за свой скверный поступок.

— Мамочке не нужны извинения плохого дядьки.

Мамочка хочет жить своей жизнью.

— Я знаю. Но городок наш маленький. Поэтому мамочка будет постоянно сталкиваться с плохим дядей. И плохой дядя хочет помириться с мамочкой и снова быть друзьями.

— Мамочка советует плохому дядьке переходить на противоположную сторону улицы каждый раз, когда он ее увидит, и больше никогда ей не докучать.

— Вот видишь, какая она, — сказал я Марку, хотя его, похоже, это тоже ничуть не волновало.

Из-за угла вырулил автобус, и Элис принялась собирать сумки и пакеты. Я и надеяться не смел, что она вообще взглянет в мою сторону даже чтобы попрощаться, но вместо этого она сбросила личину непробиваемой стервы и заговорила со мной тоном, который я уже начал забывать.

— Послушай, Даррен. Мне трудно будет это произнести, но я все равно скажу. Тогда ты просто не сможешь более меня доставать. Когда-то я действительно тебя любила. Любила сильно. Даже слишком. До безумия… Но что, ты думаешь, я вспоминаю, оглядываясь на те дни? Только боль. Не любовь… а боль. Это неправильно. Ты очень сильно ранил меня, Даррен. И ранил так, что и представить себе не можешь… А я никогда не смогу простить тебя за это. А свою фантазию о том, что мы можем начать все сначала и снова быть вместе… Просто выкинь ее из головы.

Этого не будет никогда. Ты для меня в прошлом… Всего лишь воспоминание. Я попытаюсь думать о тебе нежно, когда смогу, но такое вряд ли будет часто случаться. Я теперь живу ради себя и Марка.

Я обратил внимание, что она не сказала «ради себя, Марка и Брайана».

Элис подалась вперед и слегка поцеловала меня в губы.

— Прощай, — промолвила она, глядя прямо мне в глаза, и я тут же понял, что все по-настоящему.

Дверь автобуса открылась, и Элис с коляской и покупками, с трудом пробив себе дорогу, принялась рыться в кошельке, чтобы оплатить проезд.

— Я правда изменился, — бросил я вслед, но она и не обернулась, и даже не глянула на меня в окно, когда автобус тронулся с места.

И в тот момент мне стало так плохо, как не было бы, упусти я десятифунтовые банкноты всех старушек Британии.