"Татьяна Тронина. Золотая женщина" - читать интересную книгу автора

Зеркало отражало ее - растрепанную, с испариной на лбу, голыми тонкими
руками, облаком рюшей на плечах и вокруг декольте. И глазами, в которых
затухающим отзвуком читалась первобытная жуть.
Вика себя не любила. Ей было тридцать лет, она обладала неплохой
фигурой и классическими чертами лица; длинными, светлыми от природы волосами
и серо-голубыми глазами - скорее голубыми, чем серыми. В общем, никакого
особого повода для пессимизма быть не должно.
Но Вика себя не любила. "Какая-то она жалкая..." - однажды за спиной
услышала она чью-то реплику и вздрогнула. Эта фраза полностью
характеризовала ее.
Она, Виктория Павловна Бортникова, в девичестве Казакова, была жалкой.
И уже не имело никакого значения, что у нее приличная фигура, красивые
волосы и глаза, которые скорее голубые, чем серые. Что у нее есть высшее
образование, что у нее есть дом и муж. Что она физически здорова. Что может
родить ребенка, а может подождать с материнством... Что не надо работать
(муж неплохо зарабатывает) и не надо надрываться по хозяйству (на то
существует домработница Нюра).
Она была жалкой - чистая правда. Эта правда напоминала о себе всякий
раз, когда Вике приходилось общаться с кем-либо посторонним. Общение
происходило примерно так: сначала к ней бросались, начинали беседу,
восхищались ею. Женщины открывали душу, мужчины с ходу принимались
очаровывать ее. А потом восхищение падало вдруг до нуля, болтовня
заканчивалась, и собеседник (или собеседница), неискренне улыбаясь,
ретировался.
Потому что она, Вика, была жалкой. В ней ничего не было, кроме
оболочки. Да и та на поверку оказывалась пустой, жухлой, словно сброшенная
змеиная кожа. Поворошить брезгливо шуршащий ком ногой и отойти в сторону...
Вика с отвращением отвернулась от зеркала, натянула на себя халат (хотя
на самом деле назывался он "пеньюаром", но сути-то это не меняло!) и вышла
из спальни.
Андрей сидел на кухне, читал газету. Работал без звука телевизор -
плазменная панель размером в пол-окна...
Вика опустилась на стул напротив мужа.
Домработница Нюра тут же поставила перед ней тарелку с пышным омлетом.
Потом метнулась к плите. Оглянулась, забеспокоилась:
- Виктория Пална - хлебушка? С хлебушком-то оно сытней...
Нюра была из простых. Откуда-то из-под Рязани, что ли... Полная,
немолодая, добродушная, без всяких там рефлексий. Она быстро поставила перед
Викой тарелку с хлебом.
- Нюра!!! - дернулась назад Вика.
Андрей, не отрываясь от газеты, спокойно произнес:
- Нюрочка, Виктория Павловна не ест хлеба. И молоко тоже уберите.
Молоко - только для младенцев, взрослым его категорически нельзя употреблять
в пищу...
- Да как же... без хлеба, без молока... - привычно начала было
"убиваться" Нюра, но потом вспомнила, как должна себя вести образцовая
прислуга, и опомнилась.
Стиснула губы, молча протерла стол и выплыла в коридор.
Вика повернула тарелку, рассматривая омлет. Нет ли в нем скорлупы?
Неприятно, когда она скрипит на зубах... Хотя Нюра подобных промахов никогда