"Лев Троцкий. История русской революции, т. 1" - читать интересную книгу автора

полиции. Штюрмер успокаивает посла: "Репрессия будет беспощадная". В ноябре
значительную группу военнообязанных рабочих снимают с петроградских заводов
для отправки на фронт. Год заканчивается в грозе и буре.
Сравнивая положение с 1905 годом, директор департамента полиции
Васильев приходит к крайне неутешительному выводу: "Оппозиционность
настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не
доходила в широких массах в упомянутый смутный период". Васильев не надеется
на гарнизоны. Даже полицейские стражники кажутся ему не вполне надежными.
Охранка доносит об оживлении лозунга всеобщей стачки и об опасности
возрождения террора. Прибывающие с позиций солдаты и офицеры говорят про
нынешнее положение: "Да чего смотреть-то - взять да приколоть такого-то
мерзавца. Будь мы здесь, мы не стали бы долго думать", и т. п.
Шляпников, член Центрального Комитета большевиков, сам бывший
рабочий-металлист, рассказывает, как нервно были настроены рабочие в те дни:
"Достаточно было иногда свиста, некоторого шума, чтобы рабочие приняли его
за сигнал к остановке предприятия". Эта подробность одинаково замечательна и
как политический симптом, и как психологический штрих: революция уже сидит в
нервах, прежде чем выходит на улицу.
Провинция проходит через те же этапы, только медленнее. Рост
массовидности движения и его боевого духа передвигает центр тяжести от
текстильщиков к металлистам, от экономических стачек - к политическим, от
провинции - к Петрограду. Первые два месяца 1917 года дают 575 000
политических стачечников, из них львиная доля приходится на столицу.
Несмотря на новый разгром, произведенный полицией накануне 9 января, в
столице бастовало в день кровавой годовщины 150 000 рабочих. Настроение
напряженное, металлисты впереди, рабочие все больше чувствуют, что
отступления нет. На каждом заводе выделяется активное ядро, чаще всего
вокруг большевиков. Забастовки и митинги идут непрерывно в течение первых
двух недель февраля, 8-го на Путиловском заводе полицейские подверглись
"граду железных обломков и шлака", 14-го, в день открытия Думы, бастовало в
Петербурге около 90 тысяч. Несколько предприятий остановилось и в Москве.
16-го власти решили ввести в Петрограде карточки на хлеб. Это новшество
ударило по нервам, 19-го возле продовольственных лавок скопилось много
народу, особенно женщин, все требовали хлеба. Через день в некоторых частях
города произошел разгром булочных. Это были уже зарницы восстания,
разразившегося через несколько дней.
Революционную смелость русский пролетариат почерпал не только в себе
самом. Уже его положение как меньшинства нации говорит, что он не мог бы ни
придать своей борьбе такой размах, ни тем более встать во главе государства,
если бы не имел мощной опоры в толщах народа. Такую опору обеспечил ему
аграрный вопрос.
Запоздалое полуосвобождение крестьян в 1861 году застало сельское
хозяйство почти на том же уровне, на каком оно находилось два столетия
назад. Сохранение старого, обворованного при реформе фонда общинных земель,
при архаических приемах обработки, автоматически обостряло кризис
деревенского перенаселения, который являлся в то же время кризисом
трехполья. Крестьянство тем более чувствовало себя в западне, что процесс
развертывался не в XVII, а в XIX веке, т. е. в условиях далеко зашедшего
вперед денежного хозяйства, которое предъявляло к деревянной сохе
требования, доступные разве лишь трактору. И здесь мы видим сближение