"Далия Трускиновская. Часовой (Повесть)" - читать интересную книгу автора

негромко разговаривали, мальчишка молчал. Где находилась я сама - непонятно,
да и была ли я там, но они приближались ко мне, и первым я увидела именно
мальчишку. Впрочем, за то, что видела лица взрослых, не поручусь. Я их
воспринимала как силуэты, хотя голоса запомнились.
Это был подросток лет четырнадцати или пятнадцати, длинный,
сутуловатый, одетый во все взрослое. На тех двоих одежда тоже была с чужого
плеча. Одежда, но не обувь. Три путника были обуты как люди, со знанием дела
приготовившиеся к многокилометровому маршруту, шагали легко и слаженно. И
это наводило на мысль о некоем маскараде.
Итак, подросток. Бледный мальчик с ранними морщинками на лбу. Его
продолговатое лицо было каким-то прозрачным, очертания носа, губ и
подбородка плыли, уплывали, не давались взгляду. Впечатление довершали
неяркие глаза и волосы - глаза, скорее всего, бледно-голубые, а волосы
серовато-русые, прямые, гладкие.
Взрослых по голосам можно было назвать оптимистом и пессимистом.
Оптимист был бодр и суетлив. Пессимист, напротив, даже скучен, и
чувствовалось, что оптимист ему надоел до полусмерти.
- Ерунда, все сойдет отлично! - убеждал оптимист, и похоже, что главным
образом самого себя. - Там собралось столько так называемой интеллигенции,
что мы вполне сойдем за парочку ошалевших от страха балерин! А?
- Сойдем, - бесцветным голосом подтвердил пессимист.
- Тем более, что балерины там действительно будут. Я сам видел, как из
Риги вывозили губернаторскую жену, а она там у них - главная. Так что теперь
наша задача - успеть отплыть из Вентспилса завтрашней ночью, пока о нас
никто не забеспокоился, - бодро планировал оптимист. - И даже неплохо, что у
нас кончился бензин. Черт с ней, с машиной. Представь, как бы ее опознали по
номеру в Вентспилсе!
Пессимист на сей раз не ответил, а шлепнул мальчишку широкой ладонью
между лопаток, отчего тот выпрямился, и они пошли дальше, почти не обращая
внимания на бестолковый монолог оптимиста.
Впрочем, он назвал Вентспилс каким-то другим словом, не латышским.
Этого слова я, разумеется, не запомнила, но точно знаю, что имелся в виду
именно Вентспилс. А о том, что в городе скопилось множество завтрашних
беглецов, и среди них есть люди, известные всей Латвии, я знала изначально.
И об одиноких лодках, груженных до отказа, берущих по ночам курс на Швецию,
и о налетах нашей авиации, и о знаменитой балерине, которую как-то утром
рыбаки выудили полумертвую из моря - ее яхта в Швецию не попала...
И тут обнаружилось, что действие сна разворачивается еще в одном
измерении.
Зрительно это можно себе представить так - в курземскую ночь
провалилась стена какой-то странной комнаты, несомненно, расположенной очень
далеко, и сидящий за столом человек наблюдал, как на сцене, все события и
разговоры. И очень может быть, что прохладный ночной ветер проникал через
отсутствующую стенку в комнату и шевелил бумаги на столе.
Это был пожилой мужчина, плотный, даже тучный, одетый, кажется, в
гимнастерку без знаков отличия. Хотя он не поднимался из-за стола, я знала,
что он прихрамывает. Однажды я даже поняла во сне, что у него протез.
Видимо, на осознание присутствия еще одного персонажа сна ушло какое-то
время. И потому я не заметила, как начался разговор пессимиста и подростка.
Он всплывал в памяти примерно с середины.