Игорь Рабинер Хоккейное безумие. От Нагано до Ванкувера

Введение ВРЕМЯ ИДЕТ ПО КРУГУ

Для начала вообразите себя в следующей ситуации. Вы, молодой журналист, понурив голову, стоите у выхода из Олимпийской деревни. На вас орет благим матом, потрясая вашей же аккредитацией, дюжий японский секьюрити. И произносит фразу-приговор: «Вы будете лишены аккредитации и немедленно выдворены из Японии».

Именно в такой ситуации оказался автор этой книги вечером 11 февраля 1998 года в Нагано. Моя первая Олимпиада имела все шансы закончиться не начавшись. И из-за чего — из-за профессионального рвения, которое, оказывается, тоже бывает излишним! Не для газеты, конечно, — для властей.

В тот день я встречал нашу хоккейную сборную на наганском вокзале. Чувства журналиста-новичка Олимпиад, которые испытывал, словами не передать. Как репортеру, работавшему в то время собственным корреспондентом «Спорт-Экспресса» по Северной Америке и тесно общавшемуся с нашими энхаэловцами, мне было доверено освещать первый в истории олимпийский турнир с участием профессионалов из лучшей хоккейной лиги мира. Попасть на такие соревнования, писать о них для всей России — одна мысль об этом была счастьем.

…И вот поезд из Токио прибывает. Я хочу объять необъятное, бросаюсь от одного игрока к другому, выспрашиваю мельчайшие детали того, что с ними происходило в пути, о чем они думают, чему радуются, чему огорчаются… Мне без нескольких дней 25 лет — и энергии, желания быть в гуще всех событий было море. Официальные запреты организаторов казались не более чем досадными условностями. О них просто как-то не думалось.

Поэтому, когда мне удалось попасть в автобус команды и проехать вместе с ней в Олимпийскую деревню, ни о чем, кроме того, чтобы сделать максимум возможного для газеты, я и не помышлял. А зря. Ведь аккредитация моя осталась на пропускном пункте, о чем я тут же забыл.

К тому времени одна из главных звезд сборной России Сергей Федоров не давал российским изданиям интервью около года.

Для меня был и есть один непреложный закон, выраженный в словах Льва Толстого: «Делай что должно — и будь что будет». И я делал. А именно — глядя на то, как Юрзинов и Федоров долго общаются тет-а-тет в столовой, терпеливо ждал и никуда не уходил, понимая, что другого шанса, скорее всего, не представится. Ждал долго…

И дождался. После чего Федоров говорил почти без остановки больше часа. Вспоминал даже, как Юрзинов на турнире вторых сборных сделал его комсоргом. В 90-е годы слова «Федоров» и «комсорг» казались такими же несовместимыми, как, к примеру, «ГКЧП» и «демократия». Посудите сами: как можно было, нарвавшись на такую удачу, его прервать?! Тьма на дворе не смущала — беспокоило только то, что давно уже пора было писать репортаж в номер. А я все общался.

Незаметно пробило девять вечера — категорический и беспрекословный «дедлайн» для журналистов. Уже пробило и десять… Я же оставался в деревне.

Как оказалось позже, меня искали по всему комплексу едва ли не с собаками. В одиннадцатом часу, ничего не подозревая, я отправился прочь из деревни. И на выходе произошла сцена, которая была описана в начале этого предисловия.

Не знаю, правда ли это, но говорят, что я остался в Японии лишь благодаря ходатайству тогдашнего президента ОКР Виталия Смирнова. Зато обширное интервью с Федоровым через день было опубликовано в газете, и это окупило все.

Та хоккейная сборная была для меня чем-то гораздо большим, нежели объектом работы. Мне были очень небезразличны эти люди. Об энхаэловцах после неудачного выступления на Кубке мира-96 и череды скандалов принято было говорить как о неблагодарных зарвавшихся мальчишках, купающихся в деньгах и не помнящих родства. Я жил в Америке два года, общался с большинством из них и знал, что это совсем не так. И страшно хотел, чтобы там, в Нагано, они смыли с себя все несправедливые ярлыки.

На пресс-конференции перед началом турнира капитана сборной Павла Буре спросили, какие чувства он испытывает в связи с тем, что впервые во взрослой карьере ему предстоит играть вместе с родным братом Валерием. «У меня в команде не один, а двадцать два брата» — этот ответ Русской Ракеты стал хитом на многие годы.

И это была не просто красивая фраза. Потом и Буре, и многие другие говорили, что это была лучшая команда в их жизни. Самая сплоченная. Четыре года спустя, в аэропорту Солт-Лейк-Сити, мы с ее главным тренером Владимиром Юрзиновым долго вспоминали Нагано, о чудесном турнире с печальным концом, — и смотрели друг на друга с нежностью, и на прощание обнялись. В 98-м нас объединило что-то большое и настоящее. И никогда уже не разъединит.

Увы, в финальном матче мы проиграли чехам. Но этой командой все равно можно и нужно было гордиться. Как и ее тренером Юрзиновым, на пресс-конференции взявшим на себя вину за то, что сборная не подошла к финалу в оптимальном состоянии. После сирены я плакал, потому что та сборная России не заслужила того, чтобы проиграть Олимпиаду.

Но ведь и великолепная Чехия во главе с непробиваемым Доминатором — вратарем Домиником Гашеком — точно так же не заслужила!

Когда сборная Чехии глубокой ночью прилетела в Прагу, ее на улицах города встречало полмиллиона ошалевших от восторга людей. Гашек, Ягр и другие чешские звезды HXЛ по просьбе президента страны Вацлава Гавела на полтора дня прилетели домой, хотя им надо было возвращаться в свои клубы. Но как можно было не увидеть собственными глазами, что 23 хоккеиста сделали для своей страны!

И такое безумие во время Белых Олимпиад творится во всех странах, «инфицированных» хоккеем.

Американцы официально объявляют главным спортивным событием страны XX века «чудо на льду» — выигрыш студенческой сборной у советских гигантов в Лейк-Плэсиде-80, - а четверть века спустя снимают о нем фильм «Чудо».

Лучший игрок Канады всех времен Уэйн Гретцки плачет навзрыд в раздевалке после поражения в полуфинале Нагано-98 от чехов — понимая, что в качестве игрока олимпийское золото он не выиграет никогда.

Флегматичные жители северной страны Швеции бьют витрины в Стокгольме после шокирующего поражения своей сборной от белорусов в четвертьфинале Солт-Лейк-Сити-2002, шведская пресса изничтожает игроков. А их вратарю Томми Сало, пропустившему нелепую решающую шайбу с центра площадки, остается только молиться, что он не родился где-нибудь поюжнее: судьба колумбийского защитника Андреса Эскобара, убитого на родине за гол в свои ворота в матче с США на футбольном чемпионате мира-94, в этом случае вполне мота бы постигнуть и его.

После Нагано у меня не было сомнений в том, что Олимпиада-98 покончила с неприязнью страны к своим уехавшим играть в Америку хоккеистам. Как же я был наивен!

Никто еще не знал, что предстоит кошмарный ЧМ-2000 в Санкт-Петербурге. Что мы с 93-го до 2007-го — в течение 15 лет — ни разу и не возьмем золота ни на Олимпиадах, ни на мировых первенствах. Алексей Касатонов после Нагано сказал мне пророческие слова: «Думаю, что Нагано должно дать толчок к тому, чтобы была принята правительственная программа по поднятию детских школ, постройке катков — да и в целом развитию хоккея. Наш хоккей жив, но он требует внимания».

Но внимания не последовало, и до того как в российском хоккее произошли серьезные изменения, мы потеряли еще восемь лет.

О глубине пропасти говорили не только результаты, но и отношения, и обстановка, которая в нем сложилась. Достаточно вспомнить слова того же Касатонова, произнесенные после первого сезона ЦСКА под руководством тогда еще только будущего главного тренера сборной Вячеслава Быкова: «Вячеслав провел много лет в Швейцарии, что не могло не сказаться на его характере и взглядах. Но вот ведь в чем парадокс: в нынешнем российском хоккее мировоззрение цивилизованного человека — это минус!»

В тот момент федерацией, сборной, другими клубами руководили люди совсем другой формации, которые найти общий язык с энхаэловцами, да и вообще цивилизованными представителями нового поколения не могли в принципе. Наш хоккей представлял собой Парк Юрского периода, населенный динозаврами, — хотя на дворе был уже XXI век.

Эта книга — не только о драматических перипетиях трех олимпийских турниров с участием игроков HXЛ, но и о взаимоотношениях тренеров, игроков, чиновников и политиков, о том, почему наш пропитанный великими традициями хоккей на полтора десятилетия низвергся в пропасть и только в последние три года из нее выкарабкался.

«Большая Красная Машина» — так с уважением вперемешку со страхом когда-то прозвали сборную СССР по хоккею в Северной Америке, и на Олимпиаде-2010 в Ванкувере окончательно выяснится — пора ли хоккейным историкам писать сиквел под названием «Большая Красная Машина» возвращается».

Происходит это не на пустом месте. И вы наверняка поймете это, прочитав обширные и откровенные интервью, которые специально для этой книги дали президент Федерации хоккея России Владислав Третьяк и главный тренер нашей национальной команды Вячеслав Быков. Не только великолепные в прошлом хоккеисты, но и современные люди, которые работали в разных странах, знают иностранные языки, глядят на мир и любимую игру свободным и незашоренным взглядом. Их тоже, конечно, не нужно обожествлять, они также могут ошибаться. Но ощущение, что Третьяк с Быковым живут и творят в реальном, а не выдуманном ими самими мире, нейтрализует эффект любых ошибок. И ведет к победам.

Когда на чемпионате мира 2007 года в Москве сборная России, показав классный хоккей, все же осталась третьей, ее ведущий защитник Андрей Марков из «Монреаль Канадиенс» признался: «Я получил огромное наслаждение, играя с ребятами у отличного специалиста и человека Быкова. У этой команды еще все впереди!»

Немногословный, казавшийся до того не сентиментальным игрок оказался на сто процентов прав. Но апогеем этого «впереди» должны стать не два уже выигранных с тех пор чемпионата мира, а Олимпиада в Ванкувере. Потому что там разыгрывается золото совсем другой пробы.

Когда я начинал работать над этой книгой, в архивах обнаружил старый «Спорт-Экспресс-журнал» с заголовком собственного репортажа: «Олимпийская лихорадка в Ванкувере». Удивился — и тут же вспомнил, что именно в этом канадском городе проводился Матч всех звезд HXЛ в 1998 году, за считанные дни до отъезда практически всех его участников в Нагано.

Как писал Габриэль Гарсия Маркес, «время идет по кругу».

По кругу оно идет и в нашем хоккее, когда-то прославленном, а потом униженном. Сейчас, кажется, наступило время ренессанса.

В стране — хоккейный бум. К нам не только вернулись победа на чемпионатах мира, но и повсюду строятся новые ледовые арены. Лучшая из которых — «Мегаспорт» на столичной Ходынке, во время чемпионата мира-2007 в Москве заслужила вот какой характеристики от одного из величайших тренеров мирового хоккея канадца Скотги Боумэна:

— Эта арена построена для хоккея и тех, кто его любит! Я могу сравнить с ней только старый, уже несуществующий Boston Garden. И там, и здесь трибуны круто нависают надо льдом, что позволяет с любого места даже верхнего яруса прекрасно видеть площадку. Рад, что в России, стране, давно этого заслужившей, появилась такая прекрасная арена!

Когда такое говорит непредвзятый человек, специалист с мировым именем, ты понимаешь, что это — правда. Осознаешь, правда, и другое — что за океаном 20-тысячные хоккейные дворцы растут как грибы после дождя, а у нас они пока только в долгосрочных прожектах. Нам есть еще чему учиться и куда расти.

Стоит лишь вспомнить о том абсурде, что в восхваленном Боумэном «Мегаспорте» играет только сборная — и то лишь на традиционном московском этапе Евротура в декабре. А для любого из столичных клубов стоимость аренды Ходынки неподъемна — и даже суперажиотажные дерби и матчи плей-офф загоняют в куда более тесные и старые дворцы. Что ж, в России всегда так было: лучшее — на экспорт, а для своих и суррогат сойдет.

Сергей Довлатов в романе «Ремесло» писал: «Футбол и хоккей заменяют советским людям религию и культуру. По части эмоционального воздействия у хоккея единственный соперник — алкоголь».

Один из моих любимых писателей — не являвшийся, кстати, особым поклонником спорта — констатировал этот факт скорее с иронией, чем с одобрением. Но масштаб явления из этих слов в любом случае становится очевиден. А олимпийский хоккей «по части эмоционального воздействия» — много круче любого другого. Потому что когда сильнейшего выявляют не клубы, а собравшиеся в лучших своих составах нации, да еще и делают это всего лишь раз в четыре года, — накал страстей зашкаливает за все вообразимые рамки. От чудовищных доз адреналина трясет болельщиков, от работы на верхнем пределе ответственности — игроков и тренеров…

За час до четвертьфинала чемпионата мира в Москве, 9 мая 2007 года, я встретил около арены на Ходынке отца Александра Овечкина — Михаила Викторовича. И он рассказал: «Включаю сегодня утром телевизор, чтобы парад посмотреть, — и вижу, как ветерана войны, всего в орденах, спрашивают: "Как будете отмечать праздник?" И тот отвечает: "Не сяду за стол до тех пор, пока не закончат играть в хоккей наши с чехами. Да, и без победы сборной России праздник, конечно, будет для меня настоящим — но не совсем"».

И это — о мировом первенстве, которое проводится каждый год. Причем собирает не всех лучших, а только тех, кто успел проиграть в плей-офф Национальной хоккейной лиги. А что творится с людьми в дни Олимпиад, как они пропускают через себя каждый поворот любого матча! Об этом можно писать романы.

В мае 95-го, за пять дней до 50-летнего юбилея Победы, тоже в четвертьфинале чемпионата мира, играли наши и чехи. Мой 89-летний дед, яростный болельщик, ветеран Сталинграда и Курской дуги, посмотрел по телевизору, как сборная России безлико проиграла — 0:2. А потом лег на кровать и умер. Это могло быть трагическим совпадением — но кто поручится, что его сердце не остановилось именно под воздействием отрицательных хоккейных эмоций?

Дай Бог, чтобы в февральском Ванкувере 2010-го наша сборная дарила своим поклонникам радость, а не горе. Все для этого у нее есть.

Канада, скажете, против? Но команды — хозяева Олимпийских игр не выигрывали их уже 30 лет, а хозяева чемпионатов мира — 23 года. То есть ровно тридцать турниров (Белых Олимпиад за это время было семь) без единой победы сборной, выступающей на своем льду!

Любой подобной серии или традиции однажды приходит конец. Очень хотелось бы, чтобы сборная России отодвинула этот неизбежный момент до следующих Игр. В Сочи-2014.