"Анастасия Цветаева. О чудесах и чудесном (fb2)" - читать интересную книгу автора (Цветаева Анастасия Ивановна)

Предисловие к книге А. Цветаевой

– «О чудесах и чудесном» уникальна.

Не чудо ли, что рукопись ее создана писательницей, которой без нескольких годов – 100 лет?!.

Не чудо ли, что в этом преклонном возрасте писательский талант не иссяк, а продолжает блистать все новыми гранями понимания мира?..

Две первые свои книги Анастасия Ивановна издала еще до революции. С тех пор прошли годы испытаний – бедностью, тюрьмами, лагерями, ссылкой. Но она не теряла веры, веры и воли…

Именно волевое начало сохранило в ней ту духовную пламенность, которая свойственна была и ее сестре – Марине Цветаевой, чье поэтическое наследие стало достоянием мировой литературы. Волевое начало сохранило в А. И. Цветаевой и творческую неиссякаемость.

Произведение, где на многих страницах явлено волевое начало, ее роман – «Амог», опубликованный впервые недавно, в 1990 году. «Амог» написан в сталинском лагере, куда этапом писательница была отправлена из тюрьмы. Там, на папиросной бумаге Анастасия Ивановна писала сцену за сценой и через вольнонаемных передавала главы на волю…

Через годы сохранившуюся часть романа стало возможным дописать и издать.

Несколько раз принималась Анастасия Ивановна за, как она выражалась, «руины романа» и, наконец, книга была доведена до конца (после того, как на протяжении нескольких месяцев более чем 90 летняя писательница «вписывала» в роман новые сцены). Среди сцен есть одна, замечательная тем, что служит ключом к пониманию многого в психологическом строе Цветаевой-младшей, Цветаевой-последней. А описан – конфликт одной из заключенных, представительниц преступного мира, урки-Наташи и главной героини романа, «каэровки», то есть интеллигентки, осужденной за «контрреволюцию».

У урки-Наташи была такая «странность»: растопив в бараке докрасна печь и у печи распарившись, раздеться донага и потом бегать в «первозданном» виде по зоне, пока вохровцы не поймают. Посреди одной такой распарки перед забегом на «голую» дистанцию перед Наташей возникает немолодая уже каэровка и просит: Наташа, не топи так печку! Задохнуться можно! – Урка чуть не задохнулась от злобы. Как это ей, уголовнице, какая-то контреволюционерка приказывать будет! – И Наташа, в ярости, высоко подняв. полено, пошла на маленькую, хрупкую женщину – убить ее.

Но маленькая и хрупкая ступила навстречу, подставила голову под полено, закричала с силою: – Бей! – Выронила полено Наташа, не смогла ударить…

Неведомая сила победила в ней ярость. И та же сила неведомая заставила ее, урку, той каэровке потом с воли написать…

Сильный обезоружен мощью покороности. Готовностью к смерти? И встают над колючей проволокой лагеря невидимые, вечные строки Евангелия: «Если ударят тебя по левой щеке, подставь правую». Анастасия Ивановна, в автобиографическом романе ее имя – Ника, – уверенно, волевым шагом высоты, исполнила одно из заповеданий Христа и – чудо вошло в жизнь – зло отступило…

Все это действительно было, а о том, что было столь возвышенно- мужественно можно, вспомнив самые достойные исторические примеры, сказать стихами Андрея Белого, которого А. И. Цветаева знала в молодости – Все это – было, было Будет – Всегда, Всегда!

«Всегда» – это вечность, то есть высота торжествует, когда точка нравственного отсчета человека – вечность. Кто чувствует вечное, тот не боится смерти.

Вечность, как цель Христианства – путь младшей- Цветаевой.

Роман ее – книга одолении, книга о том, как побороть себя. Если в духовной борьбе одолевает человек собственное несовершенство, тогда, несовершенство внешнее, идущее из жизни, теряет над ним власть, ибо внутренняя высота позволяет видеть все происходящее в иных масштабах, а что такое наш день и час в сравнении с вечностью…

Анастасия Ивановна молится неустанно за многих, верит она в силу молитвы, спасавшей ее в самые тяжелые часы и дни. А на сон грядущий молится на известных ей европейских языках – на французском, немецком, английском и, конечно, русском – читает она «Отче Наш» – христову молитву…

Один из священных заветов Христа: «Будьте как дети и вам откроется Царствие Небесное». – Что именно удивляет в известных «Воспоминаниях» Анастасии Ивановны, это – как она сохранила такую емкую память о детстве, сколь точно передала ощущение детской интонации, детского видения. Перевоплощение в ребенка – удивительное! Хотя бы взять строки из воспоминаний о брате Андрее:

«В Тарусе – лодка, а весла тяжелые. Андрюша умеет грести. Сад так вырос, что с балкона не видно Оки. Пароход кричит, что идет.

На качелях мама не позволяет, чтобы подгибались веревки: «упадешь, голову разобьешь».

Орехи из зеленой шкурки лезут туго, пальцы очень стараются. Кот Вася с нами всегда – в Москве и в Тарусе, а пес остался в Москве».

Мемуары А. И. Цветаевой в русской художественной культуре явление совершенно особенное. В них явь духовно-тонка, часто – импрессионистически-живописна.

Прошлое мастерски приближено чутким видением еле-уловимых оттенков чувства, лиц, красок… В мемуарах живы «вечные» черты цветаевского отношения к жизни, они – прежде всего – в Правде Целого, в том, что мы можем легко, как по хрустальной лестнице сна, войти в «быт и бытие» семьи Цветаевых, посетить начало века. Когда происходит такое «перемещение во времени», мы начинаем догадываться, что детство продолжается в глубине человеческого существа всю жизнь, что оно по-своему «вечно».

Разве наши сны – не продолжение «игры»? Детство – это время еще неполной победы нашего сознания над сказочными глубинами подсознания, где ждет наше истинное, чистое, детское, первозданное «Я», которое знают лишь гении планеты и те, кому оно открывалось во вдохновении, в творчестве. Истинное, чистое «Я» можно еще назвать «искрой Божьей». У тех же, кто раскрыл его – у великих посвященных, такое высокое осознание всего сущего, их «Сверх-Я» зовется уже «Маяком Вечности».

Писатели, художники – стремятся бессознательно, а избранные – осознанно к Вечным маякам, к отблескам неизреченного света.

У Анастасии Ивановны движение к ее Ангелу Хранителю, к внутреннему Свету – в отказе от какой бы то ни было лжи, в аскезе с 27 лет, когда она приняла обет – ни сигарет, ни мяса животных, ни прочих серьезных соблазнов. Однако вера ее не сурова и отреченна, а жива, жизненна: Анастасия Ивановна приветлива, гостеприимна, встречает гостей улыбкой, способна увлечься беседой, заинтересоваться собеседником, его жизнью, его радостями и горестями, его верой, при этом – словом и делом готова помочь. Помочь взволнованно-настойчиво, помочь, преодолев невозможности и преграды. Она – яркая, волевая Личность, в которой талантливость видна невооруженным глазом, в ней – чуткая наблюдательность, проникновенное знание человеческой психологии…

Детство же цветет в ней – например, любовью к птицам – кормит голубей, поет им особую, только ей известную «голубиную» песенку (В скобках вспомним, что голубь – евангельский символ чистоты). Обожает собак и кошек, называет их на Вы – таково ее чудачество – «А как же, – говорит она, – разве мы можем поручиться, что у них в голове?..» Она даже верит, что души животных, тоже, как и человечьи, впадают в бессмертие.

В ее небольшой московской квартире – со стен, со шкафов – фотографии друзей – поэтов, художников, писателей. А над кроватью, скрытой за ширмой – большой иконостас, – лики Христа, Божьей Матери, русских святых.

Бывает – засидишься за срочной работой, вместе с Анастасией Ивановной – за правкой рукописи и она не отпустит в ночь, забеспокоится, уложит в кухне и из комнаты долго слышны тихие слова молитв. Сколько бы раз среди долгой молитвы не задремала, вздрогнет, проснется и продолжит – до конца.

В воскресенье в сопровождении кого-нибудь из друзей – непременно, если не больна – в церковь – причаститься, исповедаться. За советом обращается к своему духовному отцу, священнику.

Однако, при всей приверженности православию, Анастасия Ивановна не идеализирует религиозное образование в гимназиях до революции. В интервью «Московскому церковному вестнику» (№ 8, авг. 1989) она сказала: «- Я думаю, что католики – лучшие воспитатели, чем мы. У нас такого разумного подхода к детям я не видела нигде. Я уверена, что православная вера и есть самая радостная, полноценная, жизнеутверждающая, но воспитание детей у нас в России в начале века было очень скучное. Когда нам в гимназии преподавали богослужение, то очень трудно было что-либо понять».

К живому, истинному, от души идущему религиозному чувству стремилась и пришла Анастасия Ивановна Цветаева, у которой тоже как у многих ее современников, в молодости были «отступления», были сомнения, но с достижением зрелых лет сомнения отброшены, религиозность победила на всю жизнь.

Интересно что, как мне рассказывала Анастасия Ивановна, религиозность в зрелые годы ей предсказывал Василий Васильевич Розанов с которым у нее до его смерти от голода в 1919 году длилась переписка.

Сколько бы ни было чудес в мире, самое ценное чудо – сам человек в его духовном порыве – из узкого мирка своего – «Я» – в любовь к людям, к природе, к малому и великому. Бог есть любовь.

Любовью грустной, несколько болезненной – к прошлому полны были сестры Цветаевы в детстве. «С первых лет мы начинаем разговор друг с другом и с мамой с «А помнишь…» у нас (и у мамы, должно быть), сосет тоской по всему, что было, что живет уже только в душе, что – прошло» – читаем в «Воспоминаниях». Романтический взгляд, порыв в нездешние дали мечты восприняты были от матери Марии Александровны. О ней в письме к В. В. Розанову 2 апреля 1914 года пишет Марина Цветаева: «Мамина юность, как детство, была одинокой, болезненной, мятежной, глубоко-скрытой. Герои: Валленштейн, Поссарт, Людвиг Баварский. Поездка в лунную ночь по озеру, где он погиб. С ее руки скользит кольцо – вода принимает его – обручение с умершим королем (…) Весь дух воспитания – германский. Упоение музыкой, громадный талант (такой игры на рояле и на гитаре я уже не услышу), способность к языкам, блестящая память, великолепный слог, стихи на русском и немецком языках, занятия живописью.

Гордость, часто принимаемая за сухость, стыдливость, сдержанность, неласковость (внешняя), безумие в музыке, тоска». Таков портрет матери из-под пера Цветаевой-старшей.

От Марии Александровны в сестрах – особая чувствительность – вчувствованность развитой, разветвленно-чуткой души.

Мне могут возразить, спросить – почему не от отца? А вот почему: «…папа и мама были в церкви. Папа подошел к причастию. «Как зовут сыночка? – спросил батюшка «Сыночка? Имя? – А сыночка-то я и забыл» – ответил папа и, подойдя к маме, спросил: «Как зовут Андрюшу?» – так в отрывке из рукописи «Воспоминаний» Анастасии Ивановны.

Иван Владимирович Цветаев, чей род идет от сельских священников, был профессором, создателем грандиозного музея классического искусства. Мысли его витали чаще всего далеко, в интеллектуальных построениях. Он не был романтичен, хотя слово «романтика» – от слова «Рим», а Риму античному, римским древностям была посвящена его диссертация, шире – искусству Антики – посвящено его детище, музей – дело всей жизни.

Но – от матери – болезненная нежность к знакам прошлого, протянутая в мир любовная причастность к людям, животным, даже к растениям, предметам – такая слитость позволяла сохранять в себе живой образ мира и видеть то, что равнодушный глаз вовек не различит, не заметит. Из того же источника – их фантазии, их сказки, их детство, проведенное на природе – в Тарусе на Оке в пансионах за границей и в таинственно- религиозной, первопрестольной и златоглавой Москве… Чувства, ощущения были воспитаны матерью.

Чудесна была в девочках психологическая близнецовость, – одним и тем же голосом, одними словами, одновременно – в унисон сестры, как сиамские близнецы, отвечали на обращенный к ним вопрос. Сходно-выращенный мир души при явной разнице характеров.

Может быть и таинственное качество – видеть одни и те же сны – от матери-ясновидящей?..

Многие цветаеведы удивленно поднимут брови при таком утверждении, тем не менее, из той трагической кантилены, коей звучит жизнь сестер, этого тайного слова тоже не выкинешь…

Мария Александровна Цветаева действительно была ясновидящей, видела вещие сны, в которых преодолевала время и расстояния.

Тому подтверждением – семейные легенды Цветаевых, которые мне рассказывала не раз Анастасия Ивановна, в перерывах меж часами работы над рукописями. Некоторые из легенд ею кратко записаны:

«Однажды с мамой после того, что она ездила в концерт, случилось удивительное: вернувшись из театра, она увидела, что на ней нет ее любимой броши – слоновая кость тонкой работы в золотой оправе – с рельефом женщины в профиль у рояля.

Мама расстроилась: был дедушкин подарок. Поискав с дворником, несшим фонарь, потерю по Трехпрудному переулку, она легла огорченной. Увидела сон:

Камергерский переулок, утро, первый снежок. Она идет по левому тротуару, перед ней – горбик снега, возле него – желтое. Брошь, – думает мама. «Нет, не может быть. Это осенний лист». Подошла ближе, нагнулась и подняла свою брошь. Подняла – и проснулась. «Я пойду искать мою брошь, – сказала она. И хоть убеждали ее, что тщетно, что поздно, что сто раз успели поднять, она пошла. Одно из сна верно, – сказал ей кто-то вслед, – сегодня первый снег. Мама вернулась потрясенная, с брошью. Явь оказалась точной копией сна: левый тротуар, горбик снега, и – желтое.

Ну теперь-то уж наверняка желтый лист, сказала она себе с горечью. Подошла – на тротуаре, под ногами идущих, в одиннадцатом часу утра лежала ее золотая, желтой кости, довольно крупная, круглая брошь».

«Был еще один удивительный сон в маминой жизни. Мама давно мечтала играть на гитаре. Гитара была куплена, но не было учителя. И в тщетных поисках мама увидела сон, что идет по пустынной улице, входит в высокий дом, поднимается по лестнице в верхний этаж и читает на металлической табличке: «Учитель игры на гитаре Шульман». Мама позвонила. На звонок к ней вышел старик с седой бородкой…

Она проснулась. Погоревала, что это был только сон. Прошло время. Нам взяли на смену гувернантке приходящую учительницу немецкого языка. Ее фамилия была Шульман. В разговоре с мамой она упомянула о муже, с которым жила врозь. «Мой муж – учитель музыки, – сказала она, – он дает уроки игры на гитаре и мандолине».

– «Как адрес Вашего супруга? – спросила мама, – моя давняя мечта – игра на гитаре». Все случилось как с брошью: он жил в той же, приснившейся, но оказавшейся реальной, пустынной улочке, в том же высоком доме, на двери его квартиры в верхнем этаже была металлическая табличка с фамилией. Маме – она еле могла заговорить от волнения – отпер тот самый старик с седой бородкой – и мама стала брать у него уроки».

Удивительное – чудесное – случалось и с бабушкой с материнской стороны, род которой шел от польских магнатов, графов Ланцкоронских. Анастасия Ивановна рассказывает: «Как-то бабушка лежала у себя в комнате, читала только что вышедший тогда третий томик собрания сочинений Пушкина. Задремав, она уронила его. Сразу проснулась от стука книги, пошарила рукой, не достала. Встав, обшарила все кругом. Она была совершенно одна в комнате и никто не входил. Книги она не нашла – так и стояли у мамы все тома этого собрания пушкинских сочинений, за исключением третьего тома. Мама не была суеверной, даже вольнодумна немного.

Мы слушали ее рассказ так же строго, как она передала этот факт».

Свидетельство Анастасии Ивановны действительно чудесно, но не невероятно. Случаи спонтанной дематериализации – исчезновения предметов также как и телекинеза – перемещения предметов в пространстве, известны. Некоторые «объекты», в том числе книги имеют особенную «наклонность» к исчезновениям. Например, в библиотеке Пулковской обсерватории книга прорицателя-ясновидящего Мишеля Нострадамуса «Века» прикована железной цепью к стене. Понятно – почему…

Говоря о чудесном в жизни Анастасии Цветаевой, нельзя обойти молчанием духовную роль в ее судьбе археолога, скульптора, художника, поэта-импровизатора Бориса Михайловича Зубакина.

Зубакин, по матери Эдварс, потомок старинного ирландского рода, в котором из поколения в поколение переходили мистические традиции. Судя по хранящимся в одной московской семье остаткам архива, Б. М. Зубакин был оккультистом. Известно также, что он считал себя учеником астролога фон Кордига, в круг которого попал еще в юности. Фон Кордиг обладал большой реализационной силой, властью над материальным планом и, умирая от белокровия, продлил на несколько месяцев – волевым усилием – срок своей жизни, – срок этот был нужен ему для решения одной сложной метафизической задачи. К тому же оккультному кругу до революции был близок и Г. О. М., автор «Курса энциклопедии оккультизма», в котором раскрыты некоторые тайны Великих Арканов Таро, одной из грандиознейших универсальных систем древности. Г. О. М. – Георгий Оттонович Мебиус в советское время был арестован и в тюрьме, как рассказывает Анастасия Ивановна, принес «неприятность» следователю. Будучи поставлен на «поток» (то есть на непрерывный допрос, когда следователи сменялись, а арестованный сидел за столом по 48, по 50 часов), Георгий Оттонович, видимо, стал пользоваться для поддержания своих сил иными, тайными источниками энергии, которые известны людям, знакомым с сокровенными знаниями Планеты. Проявилась эта энергетическая подпитка случайно и довольно забавным образом: в здании НКВД шел ремонт, на столе у следователя лежали электрические лампочки; Георгий Оттонович взял во время разговора одну из них, вертел ее в руках. Внезапно лампа, никуда не включенная, вспыхнула ярким светом.

Г. О. М. сказал «Извините!» и положил лампу на место. Можете представить себе состояние следователя! – заключила свой рассказ Анастасия Ивановна.

Вот к какому кругу принадлежал Б. М. Зубакин, который обладал развитыми гипнотическими способностями. О них помнит и знает сын Анастасии Ивановны, Андрей Борисович Трухачев, с которым в жизни тоже случалось немало таинственного.

Андрей Борисович рассказывал, что Зубакин однажды находился в гостях у одной знакомой дамы, у которой с детства была атрофирована рука. Посреди общего разговора, между прочим, Зубакин попросил ее принести ему стакан воды. Та взяла стакан… всю жизнь недвижной, как плеть висящей, атрофированной рукой, сделала это совершенно для себя незаметно, бессознательно, выполняя «приказ» посланный на расстоянии гипнотизером и донесла его до Зубакина, который не отрывал настойчивого, волевого взгляда от безжизненной руки, несущей воду. Но в момент, когда он готов был принять у хозяйки стакан, кто-то отвлек его и, так и не донесенный, стакан упал на пол…

Гипнотический дар Зубакин проявлял не раз и при разных обстоятельствах. К примеру, Анастасия Ивановна описала, как он заставил певца, Глинку-Измайлова забыть о том, что он на выступлении сфальшивил, «дал петуха». И старый певец радостно уехал из Москвы в счастливом неведении относительно происшедшего, гордым тем, что концерт его был на редкость удачным.

Интеллигенция любила Зубакина, круг московской профессуры был для него открыт. О нем говорили, как о блестяще-образованном собеседнике. Восхищались им как поэтом-импровизатором.

Ему как то на одном из выступлении – по рассказу Анастасии Ивановны – бросили из зала слова – «сберкасса», «черт», «берет»… Он их не записал, запомнил; вот он побледнел и – началась импровизация, свободная, как полет птицы над далекой землей:

Бывало, Борис Михайлович в минорном строе сочинял импровизацию в прямом порядке брошенных ему слов, а потом мог сразу сказать другую, мажорную, на те же слова, но употребленные в обратном порядке.

Нет случайности в том, что мы специально остановились на рассказе об этой яркой и почти забытой личности. Ведь Б. Зубакин, как было сказано, имел на Анастасию Ивановну духовное влияние.

Мистик-Зубакин был близок православию. Патриарх Тихон, имевший с ним беседу, высоко оценил его духовные качества, его красноречие. Ему был дан патриархом чин благовестника. Чин этот позволял, не будучи священником, проповедовать в церквах.

Известно, что на несколько дней в месяц Зубакин полностью уединялся, уходил от всякого общения, известно, что неустанно молился. Существует легенда о том, что он в левитационном подъеме зависал на несколько сантиметров над полом во время молитвы. Он был, как и Анастасия Ивановна, вегетарианец. И он Анастасии Ивановне посоветовал взять на себя на довольно большой срок обет молчания. Когда человек долго молчит, его духовная и душевная энергия возрастают. Как то давно, несколько лет назад, я взял за руку 17-тилетнюю девушку, которая молчала четыре дня, обещала, что не проронит ни слова – хотела себя испытать. И что же? От прикосновения меня ударило током! Мы редко задумываемся о том, сколько силы у нас уходит в речь. Не знаем, не ценим силу слова… Анастасия Ивановна исполнила этот обет в 20-ых годах, когда работала в музее, основанном ее отцом. Работа была спокойная, позволяла поступать по словам Христа:

«Но да будет слово ваше «да, да», «нет, нет» а что сверх того, то от лукавого».

Сколь многое изменил Борис Михайлович в жизни своей духовной сестры, понятно даже из такого, казалось бы малозначительного эпизода: – Я как-то чертыхнулась, – рассказывает Анастасия Ивановна, – а Борис Михайлович сказал, – Вы, Анастасия Иоановна, сами не знаете, что творите. Ведь в русском языке падеж именительный есть одновременно, и падеж звательный. Вы не в шутки шутите, Вы на помощь своей ярости его (сатану) вызываете! Вы же при этом чертыхании, в этот миг можете умереть. В каком же состоянии вы перейдете в другой мир!? – С тех пор дурную привычку Анастасия Ивановна решительно отбросила…

В словах Зубакина действительно скрыта истина, исток ее таков: пространство фиксирует все происходящее, подобно воде, бывшей в сосуде и помнящей его форму; ругательство помогает разрушающим силам фиксировать в пространстве отрицательный импульс, выраженный в слове. Звук ведь может как созидать, так и разрушать. Тем более – звук осмысленный, ритмически организованный. Ответственность за каждое слово – удел человека духовного. Биоэнергетически слова влияют и на среду и на человека. Слово – ритм, а ритм сопряжен с волновым миром, который всегда невидимо вокруг нас. 3а пределами элементарных частиц – царство волновых функций и есть волны такой метрики, что могут в единый миг донести информацию Земли в любую точку Вселенной. С точки зрения такого знания еще яснее, сколь важны были советы Зубакина.

О самых высоких вещах беседовали поэт-импровизатор и писательница. Зубакин говорил: «- Никогда Люцифер не придет к Богу, никогда, потому что он закрутил мироздание в обратную сторону и сделал это с божественной силой… Прежде всего Сатана – сумасшедший, он не может выйти из этого…»

На протяжении семи лет Анастасия Ивановна записывала за Б. Зубакиным философские лекции отвлеченного, тонко-метафизического характера – для этой записи она специально освоила стенографию. Лекции читались для узкого круга людей, в котором была подруга Анастасии Ивановны Нэй Мещерская, Л. Ф. Шевелев и другие.

Преданно записывая все лекции Зубакина, Анастасия Ивановна была, тем не менее, нелюбопытна к сеансам гипнотического плана, которые для друзей устраивал Зубакин и, сам понимая некоторую несерьезность этих легких выходов мысли из тела по волнам воли, Зубакин говорил, что ценит в своей духовной подруге именно ее нелюбопытность ко внешним проявлениям чудесного, а углубленность, напротив, в христианское осознание мира как чуда творения Божьего.

Однако, конечно, жить рядом с Зубакиным и не сопричаствовать чудесному, было нельзя, потому для Анастасии Ивановны и для сына ее Андрея Борисовича было совершенно естественным, что если хочешь Б. М. увидеть, надо подумать о нём, вызвать в воображении его образ и вскоре – звонок в дверь – на пороге – Зубакин:

– Вы меня звали, Анастасия Иоановна? – так он называл А. И. Цветаеву. Так проявлялось качество – телепата, одно из многих «необычных» его паранормальных качеств…

Потом Зубакин был арестован, но вызволен друзьями. За него хлопотал М. Горький, у которого в 1927 году Зубакин и Цветаева были в гостях в Сорренто, в Италии.

Взаимоотношения А. И. Цветаевой, Б. Л. Пастернака, Б. М. Зубакина и М. Горького – особая тема.

Горький был очарован Зубакиным, его сверхспособностями и даром импровизатора, но потом, убедившись окончательно в его идеализме и мистичности, – испугался, отстранился. Были и другие причины, но – внешние. И все же хранится в архиве Горького письмо, о котором долго намеренно не упоминали, ибо то, что в письме сказано, парадоксально. В нем рукою Горького начертано следующее:

«Я знал трех гениев за свою жизнь, это – Л. Толстой, В. Ленин и Б. Зубакин».

Горький очаровывался людьми. Горький разочаровывался, но известно, по свидетельству долго жившего в доме Горького поэта Вл. Ходасевича, что в политически сомнительных случаях писатель осторожно отходил, не совершал опасного шага и говорил, вздыхая: «Нельзя, биографию спортишь!»

Мне кажется, именно данный мотив возобладал и в отношении к Б. Зубакину и А. Цветаевой, которые оба были религиозны и не подходили к материалистическому «светлому завтра».

Что до Б. Пастернака, который взял под защиту А. Цветаеву после одного эпистолярного недоразумения, то тут, видно, у Горького, сработал тот же «испуг»:

М. Горький хотел материально помочь сестре Анастасии Ивановны – Марине Цветаевой, помочь, конечно, анонимно, ведь речь шла о жене бывшего представителя белого движения, белой армии. А тут об этой помощи упомянули открыто в переписке… И – ответно – у Алексея Максимовича вырвалось: «А о сестре ее Вы не должны были писать того, что написали» (в прощальном, разрывающем отношения письме М. Горького Б. Пастернаку от 7 октября 1927 г. «Известия АН СССР сер. лит и яз». т. 45, № 3, 1986).

И все же, несмотря на отрицательные высказывания о Зубакине, Горький помог, когда тот был арестован. Именно в благодарность за эту помощь Анастасия Ивановна опубликовала в 1930 году в журнале «Новый мир» часть своей погибшей потом при аресте книги о Горьком [1].

То же последовало и при первом аресте Анастасии Ивановны. По крайней мере при втором ее аресте следователь сказал ей: «Горького больше нет, теперь Вам никто не поможет». Из этого Анастасия Ивановна заключила, что при первом аресте помощь была. Первая жена Горького Е. П. Пешкова, которую Анастасия Ивановна хорошо знала, много хлопотала, помогала арестованным. Помощь возможно была и от нее…

Анастасия Ивановна рассказывает, что когда она была еще в гостях у Горького в Италии, Алексей Максимович сам проявлял некоторые чудесные свойства. Иногда мог читать мысли. Например, Анастасия Ивановна его спрашивает: «Алексей Максимович, а Вы читали…» Он хитро смотрит на нее – Люиса Кэроля?! Читал!»

Или – подтверждением – в книге В. Лебедева «Тайны психики без тайн», есть фрагмент посвященный Горькому и говорящий сам за себя: «Живя на острове Капри, Максим Горький работал над второй частью повести «Город Окуров». В ней есть эпизод, когда муж в припадке ревности убивает ножом свою жену. Когда он описывал эту сцену, жена его Мария Федоровна Андреева услышала, как он вскрикнул в кабинете и как что-то тяжелое упало там на пол. Когда она вбежала туда, то увидела следующее: «На полу около письменного стола во весь рост лежит на спине, раскинув руки в стороны, А. М. Кинулась к нему – не дышит! Приложила ухо к груди – не бьется сердце! Что делать?.. Расстегнула рубашку… чтобы компресс на сердце положить, и вижу – с правой стороны от соска вниз тянется у него по груди розовая узенькая полоска… А полоска становится все ярче и ярче и багровее…

– Больно как! – шепчет…

– Да ты посмотри, что у тебя на груди-то!

– Фу, черт!.. Ты понимаешь… Как это больно, когда хлебным ножом в печень!..

С ужасом думаю – заболел и бредит!..

Несколько дней продержалось у него это пятно. Потом побледнело и совсем исчезло.

С какой силой надо было переживать описываемое?»

Горький до такой степени ярко представил боль, ее ощущение, рану этой женщины, что у него образовалась стигма» [2].

Этот удивительный случай говорит об исключительной чувствительности Горького, о связи образа, возникшего в мышлении с отпечатком этого образа на материальный, физический план.

Итак, после смерти Горького Анастасия Ивановна была арестована, Б. Зубакин сослан в Архангельск, там написал книгу о резьбе по кости, создал серию скульптурных портретов потом был брошен в лагерь и расстрелян. Имя своего друга не раз помянула Анастасия Ивановна, упомянут он и в новелле «Статуя», вошедшей в книгу «О чудесах и чудесном». Книга эта собралась из отдельных небольших главок-рассказов, близких к новеллам, если под новеллой, как говорил Гете, понимать небольшой рассказ о необычайном происшествии. Необычайные происшествия у Анастасии Ивановны неизменно имеют духовный смысл, они свидетельствуют художественно о том, что существует запредельный, высокий мир, о котором в гностическом евангелии сказано, что он «вне нас и внутри нас».

О запредельных явлениях – новеллы «Вещунья», «Зайка».

Первая о том, что старуха, явившаяся далекой от веры коммунистке Раисе Мамаевой, оказалась призраком, она давно умерла… Схожих примеров в истории человечества больше чем достаточно. В известной книге Г. Дюрвиля «Призрак живых», изданной в 1915 г. в Петрограде и недавно переизданной, показано, как выделяется астральный двойник у жвых людей. Каким образом выделять этот двойник практически, какие психические упражнения йогического характера необходимы для выделения двойника, можно узнать из других книг, где формализованы приемы раджа-йоги, где описаны конкретные, засвидетельствованные многими примеры астральных «выходов».

Астральные тела, призраков видят люди, если они «природны», если они обладают гибкой психикой. Что до конкретного случая, то когда появляется существо уже ушедшее за пределы жизни, то это, бывает, последствие того, что еще при жизни человек – вольно или невольно – выработал в себе способность выходить из тела, и возвращаться в него как это удавалось; например, известному ясновидцу Эммануилу Сведенборгу.

Тот, кто при жизни был праведен или знал тайны жизни, он из «новой» астральной сферы может возвратиться снова к «грустным берегам» Земли, принять вновь сброшенный в могилу облик, показаться группе лиц или отдельному человеку. Надо только оговориться, что все это возможно до определенного временного предела, потому что со временем духовная монада человека после смерти, то есть после перехода в новое состояние, обретает новые качества, которые отдаляют все больше от Земли. Одна за другой сбрасываются «оболочки», «тела». Сбрасывается перед очередным «порогом» и «лептонное» тело, которое было недавно открыто, а точнее – подтверждено профессором Б. Н. Исхаковым. Лептонный слой или тело – всего лишь один из наиболее материальных составов «невидимого» человека. Приборы его улавливают после смерти тела физического.

Рассказ «Зайка» говорит фактически о том же – т. е. о том, что в первое время после смерти человек может, коль найдет восприимчивого, медиумичного помощника, передать живым свои чувства и желания, как это случилось в «Зайке» с мужем М. А. Галуновой.

Еще – из под пера Анастасии Ивановны – новелла «Верочка Молчановская» – опять подтверждение того, что существует не только жизнь, но и бытие, что смерть – это лишь порог, за которым – nova vita – как сказал Данте – новая жизнь.

В «Зайке» умершая приходит во сне к Анастасии Ивановне поблагодарить за отпевание, за обряд, гармонизирующий посмертный путь человека. Пришла поблагодарить ровно в свой 40-й день. По профессору Исхакову происшедшее чудо – подтверждается: «…период полураспада лептонного поля души равен примерно 9-и суткам! Затем плавно идет дифференцирующее рассеивание и период 99% распада равен примерно 40 суткам. Вы чувствуете аналогии? Названные сроки совпадают со временем поминок по усопшим в христианской религии!» («Путь к себе», № 5, 1991, с. 10). Таково мнение современного представителя науки.

Сходной, но иной природы случай описан в новелле «Девочка». Перед нами пример «порчи» или, другими словами – отрицательного внушения. Старая женщина, каких и по сей день довольно много в украинских и русских деревнях, знающая деревенскую практическую магию, (то есть обладающая развитым комплексом сенсорных и парапсихологических качеств), повлияла на девочку. Она словом, о котором мы уже говорили как о большой силе, поселила в физическом теле девочки, в ее психике направленный деструктивный ритм. И природа более слабого психически существа была искажена. Ритм разрушающий, однако, был выбит ритмом положительным, когда ребенок выпил святую воду – воду над которой в церкви прочитана была молитва.

Слова молитвы – тоже ритм – но ритм, связанный с высочайшими сферами Универсума.

Слова молитвы были прочитаны и запомнены водою на уровне элементарных частиц; на уровне волны. Ритм отрицательный побежден, побежден замысел злой старухи.

Припадки прекратились, девочка выздоровела.

И – о «Воспоминаниях о мощах Иоасафа Белгородского (Горленко)». Так уж устроен мир, что когда человек умирает, уходит, его физическое тело распадается. В разных случаях распадение идет по-разному. Святые, люди гармонической жизни, осветлявшие жизнь до последнего дня постом и молитвами, уходя, земной дом свой – физическое тело – оставляют в гармонии, как навсегда уходящие из дома аккуратные хозяева. Духовный склад человека святого остается долгое время отпечатком на покинутом теле, и тело не подвергается долгое время разрушению, оно продолжает излучать положительную энергию. Излучение может исцелять болезни живых. Так было с могилой знаменитого юродивого Корейши в Москве и с другими православными и католическими святыми христианами. В Индии в этом отношении показателен пример Вивекананды, он оставил свое тело на земле, а сам не вернулся из высочайшей медитации; тело осталось сидеть в позе лотоса, просто ссохлось.

Что касается мощей св. Иоасафа, которые в эпоху «воинствующего атеизма» выставили в музее, то при кончине святого, конечно, включились совсем иные механизмы биологические, чем при смерти фальшивомонетчика, душа которого ни просветленной, ни высоко-духовной не была. Отого не вышло никакого доказательства «ложности» святости, ложности, канонов религии.

И остальные рассказы из книги – «Явление», «О блаженной старице Евфросинье», «Грабители»,

«Ёлка» и другие – все они – свидетельства духовные, все они – маленькие вести и вестники «новой жизни» и возрождающейся веры, на которой, как на стержне, держится Жизнь в самом высшем смысле этого чудесного и таинственного слова. 1991 г.

1. Под псевдонимом – А. Мейн.

2. В. Лебедев «Тайны» психики без тайн, М, 1977, с. 83 – 84.