"Стефан Цвейг. Летняя новелла" - читать интересную книгу автора

цветов.
Мой спутник нарушил безмолвие:
- Начну с признания. До сих пор я умалчивал о том, что уже был здесь в
прошлом году, именно здесь, в Ка-денаббии, в это же время года, в этом же
отеле. Мое признание, вероятно, удивит вас, особенно после того, как я
рассказывал вам, что всю жизнь избегал каких бы то ни было повторений. Так
слушайте. В прошлом году здесь было, конечно, так же пусто, как и сейчас:
тот же самый господин из Милана целыми днями ловил рыбу, а вечером бросал ее
обратно в воду; чтобы снова поймать утром; затем две старые англичанки,
тихого и растительного существования которых никто не замечал; потом
красивый молодой человек с очень милой бледной девушкой - я до сих пор не
верю, что они муж и жена, уж слишком они любили друг друга. И, наконец,
немецкое семейство, явно с севера Германии: пожилая, ширококостая особа с
волосами соломенного цвета, некрасивыми, грубыми движениями, колючими
стальными глазами и узким - словно его ножом прорезали - злым ртом. С нею
была ее сестра - да, бесспорно сестра,- те же черты, но только
расплывшиеся, размякшие, одутловатые. Они проводили вместе весь день, но не
разговаривали между собой, а молча склонялись над рукодельем, вплетая в
узоры всю свою бездумность,- неумолимые парки душного мира скуки и
ограниченности. И с ними была молоденькая девушка лет шестнадцати, дочь
одной из них, не знаю, чья именно; угловатая незавершенность ее лица и
фигуры уже сменялась женственной округлостью. В сущности, она была некрасива
- слишком худа, слишком незрела и, конечно, безвкусно одета, но в ней
угадывалось какое-то трогательное, беспомощное томление; большие глаза.
полные темного огня, испуганно прятались от чужого взгляда и поблескивали
мерцающими искорками. Она тоже повсюду носила с собой рукоделье, но руки ее
часто медлили, пальцы замирали над работой, и она сидела тихо-тихо, устремив
на озеро мечтательный, неподвижный взгляд. Не знаю, почему это так хватало
меня за душу. Быть может, мне просто приходила на ум банальная, но
неизбежная мысль, которая всегда приходит на ум при виде увядшей матери
рядом с цветущей дочерью- человека и его тени,- мысль о том, что в каждом
юном лице уже таятся морщины, в улыбке - усталость, в мечте -
разочарование. А может быть, меня просто привлекало это неосознанное,
смятенное, бьющее через край томление, та неповторимая, чудесная пора в
жизни девушки, когда взгляд ее с жадностью устремляется на все, ибо нет еще
того единственного, у чему она прилепится, как водоросли к плавучему бревну.
Я мог без устали наблюдать ее мечтательный, важный взгляд, бурную
порывистость, с которой она ласкала каждое живое существо, будь то кошка ил
собака, беспокойство, которое заставляло ее братье сразу за несколько дел и
ни одно не доводить до концг лихорадочную поспешность, с которой она по
вечера проглатывала жалкие книжонки из библиотеки отел или перелистывала два
растрепанных, привезенных с ее бой томика стихов, Гете и Баумбаха... Почему
вы улыбаетесь?
Я извинился и объяснил:
- Видите ли, меня рассмешило это сопоставление- Гете и Баумбах.
- Ах, вот что! Конечно, это несколько смешно. А 1 другой стороны -
ничуть. Поверьте, молодым девушкаА в этом возрасте совершенно безразлично,
какие стихр они читают- плохие или хорошие, искренние или лжи вые. Стихи-
лишь сосуды, а какое вино- им безразлично, ибо хмель уже в них самих,
прежде чем они пригубят вино. Так и эта девушка была полна смутной тоски,