"Стефан Цвейг. Принуждение" - читать интересную книгу автора

бормочущих уст, а уж он мчался дальше. Как какой-то двигатель, дрожало в нем
жгучее возбуждение толчками гнавшее его вперед. Беспомощно он оглянулся
вокруг в поисках автомобиля. Ноги дрожали. Вот приблизился один. Он подозвал
его и, как самоубийца в реку, бросился на мягкие подушки. Он назвал улицу,
где помещалось консульство.
Автомобиль загудел. Он откинулся назад, закрыв глаза. Ему казалось. что
он несется в пропасть, и вместе с тем он наслаждался скоростью, с которой
машина несла его навстречу судьбе. Ему приятны были бездействие и
покорность. Автомобиль остановился. Он выскочил, заплатил, вошел в лифт,
вновь ощущая блаженное чувство механического движения и подъема. Словно не
он сам все это проделывал, а та, принуждавшая его, неведомая, незримая,
могучая сила.
Дверь консульства была закрыта. Он позвонил. Ответа не было. Его
охватило страстное желание вернуться назад, выскочить, спуститься с
лестницы. Но он позвонил вторично. Послышались чьи-то шаги. Служитель долго
возился с дверью и вышел, наконец, без сюртука, с пыльной тряпкой в руке.
Очевидно, он прибирал канцелярию.
- Что нужно?.. - спросил он грубо.
- В консульстве... мне... мне назначено, - заикаясь, проговорил он.
Стыд снова охватил его.
Тот отвернулся нагло и рассерженно:
- Разве не могли вы прочесть внизу на доске: "Прием от десяти до
двенадцати?" Теперь никого нет. - И, не ожидая ответа, захлопнул дверь.
Фердинанд стоял, уничтоженный. Безграничный стыд наполнил его душу. Он
посмотрел на часы. Было десять минут восьмого.
- С ума сошел! С ума сошел! - бормотал он. И, с дрожью в ногах, как
старик, спустился с лестницы.
x x x

Два с половиной часа, - невыносимым показался ему этот мертвый срок; он
чувствовал, как с каждой минутой покидает его самообладание. Сейчас он
напряжен и готов, все обдумал, каждое слово поставил на свое место, мысленно
подготовил всю сцену, и вдруг опустилась между ним и его готовностью
двухчасовая железная завеса. С ужасом заметил он, как угасает в нем
решимость, как блекнут в памяти слова, нагромождаясь друг на друга,
сталкиваясь и торопливо исчезая.
Он представлял себе все дело так: он придет в консульство, велит
доложить о себе чиновнику по военным делам, который был ему несколько
знаком. Он однажды встретился с ним где-то и вел безразличную беседу.
Однако, он раскусил его, - это был аристократ, элегантный, светский, гордый
своей обходительностью, любящий великодушничать и старающийся не казаться
чиновником. Этим честолюбием все ведь они отличаются: хотят прослыть
дипломатами, независимыми людьми. На этой струнке он думал сыграть, он
предполагал велеть доложить о себе, поговорить раньше всего, в любезных
светских тонах, на общие темы, спросить о здоровье супруги. Чиновник,
вероятно, попросит его сесть и предложит папиросу, и, наконец, когда он
замолчит, чиновник обратится к нему с вопросом: "Чем могу быть вам полезен?"
Чиновник обязательно должен обратиться к нему с вопросом, это страшно важно.
А он ответит холодно и равнодушно:"Я получил какую-то бумагу, меня
приглашают приехать в М. для врачебного освидетельствования. Я полагаю,