"Стефан Цвейг. Принуждение" - читать интересную книгу автора

было в нем. Лишь ночью, рядом с ним, она почувствовала всю силу его страха;
он прижимался к ее мягкому теплому телу, точно искал в нем поддержки,
обнимал ее горячо и трепетно. Но она поняла: это - не любовь, это - мольба о
спасении. Судорожные слезы ощутила она в его поцелуях, горькие и соленые. Он
лежал безмолвно. Иногда стонал. Тогда она протягивала ему руку, и он
хватался за нее, точно она могла удержать его здесь. Они не обмолвились ни
словом; только заметив его слезы, она попыталась утешить его. - У тебя еще
целая неделя впереди. Не думай об этом. - Но ей стыдно стало советовать ему
думать о другом; его холодные руки, неровное биение сердца, все твердило о
том, что одна мысль внедрилась в него и владеет им. И не было чуда, которое
бы избавило его от этого.
Никогда молчание и мрак не были так тягостны в этом доме. Холод и ужас
всего мира застыли в стенах. Только часы невозмутимо шли вперед, как часовой
из стали, шаг за шагом, и она чувствовала, что с каждою секундой этот
лежащий рядом с нею человек, живой и любимый, уходит от нее в незримую даль.
Она не могла больше вынести этого, вскочила и остановила маятник. Время
отступилось, остались только ужас и безмолвие. И оба бодрствовали молча до
зари, один возле другого, и одна единственная мысль волновала их душу.
x x x

Было еще по-зимнему сумрачно; изморозь тяжелыми пластами ложилась на
озеро, когда он встал, быстро накинул платье и нерешительно, неуверенно стал
переходить из комнаты в комнату. Потом вдруг схватил пальто и шляпу и тихо
открыл выходную дверь. Впоследствии он часто вспоминал, как дрожала его
рука, когда коснулась холодной задвижки, и как он смущенно оглядывался, - не
заметил ли его кто-нибудь. И, действительно, как на вора, бросилась на него
собака, но, узнав, радостно приласкалась и, виляя хвостом, стала проситься
на прогулку. Но он отогнал ее рукой, - говорить он не решался. И не отдавая
себе отчета в своей поспешности, быстро спустился по тропинке. На минуту он
остановился и оглянулся назад, на дом, постепенно исчезавший в тумане. Но
его неудержимо тянуло вперед, он бежал, спотыкаясь о камни, как-будто кто-то
гнался за ним. Он остановился только на вокзале, задыхаясь от жары в своем
влажном платье, с каплями пота на лбу.
Там стояло несколько крестьян и людей попроще; узнав его, они
поклонились и, видимо, не прочь были побеседовать с ним, но он уклонился.
Страх охватил его при мысли вступить в разговор с кем-нибудь. А вместе с тем
тоска ожидания на мокром перроне причиняла ему боль. Не зная, что делать с
собой, он стал на весы, опустил монету, увидел в зеркальце над стрелками
бледное потное лицо, и, лишь когда сошел с весов, и в автомате звякнула
монета, он вспомнил, что забыл посмотреть на стрелку, указывающую вес. "Я с
ума сошел, совсем сошел с ума", пробормотал он тихо. Ужас охватил его перед
самим собой. Он сел на скамейку, пытаясь заставить себя обдумать все. Но
раздался свисток паровоза. Примчался поезд, он бросился в купе. Грязная
газета валялась на полу. Он поднял ее, уставился на лист, не понимая текста
и наблюдая лишь, как все сильнее и сильнее дрожат его руки.
Поезд остановился. Цюрих. Он вышел, шатаясь, из вагона. Он знал, куда
его тянет, и чувствовал, как все ослабевает и ослабевает его сопротивление.
Он попробовал испытать свою выдержку: остановился перед афишей, прочел ее
сверху до низу, чтобы доказать. что имеет еще власть над собою. "Мне ведь
торопиться некуда", сказал он шопотом, но слово еще не успело слететь с его