"Стефан Цвейг. Жгучая тайна" - читать интересную книгу автора

молящие детские глаза. Комедия, которую он разыгрывал, начинала его
тяготить. Ему стало совестно, что он с таким холодным расчетом возбудил к
себе любовь этого ребенка, и больно было слушать его тоненький,
вздрагивающий от затаенных рыданий голос. - Ступай наверх, Эди, а вечером мы
опять будем дружить, вот увидишь, - сказал он примирительно.
- И вы скажете маме, чтобы она не отсылала меня спать? Правда?
- Скажу, Эди, скажу, - улыбнулся барон. - А теперь иди, мне нужно
переодеться к обеду.
Эдгар, успокоенный, поднялся к себе. Но скоро в его сердце опять
застучал молоточек. Со вчерашнего дня он стал старше на несколько лет;
неведомый гость - недоверие - уже прочно поселилось в его детском сердце.
Он ждал. Ведь скоро все должно было решиться. За обедом они сидели
втроем. Время подошло к девяти часам, но мать не посылала его спать. Это
встревожило его. Почему она, вопреки обыкновению, как раз сегодня позволяет
ему так долго оставаться внизу? Уж не сказал ли барон об их уговоре? Он уже
горько раскаивался в том, что побежал за бароном и так доверчиво излил ему
душу. В десять часов его мать вдруг поднялась и простилась с бароном. И
странно видимо, и он не удивился такому раннему уходу и не удерживал ее. Все
громче стучал молоточек в груди мальчика.
Наступил решительный момент. Он, как ни в чем не бывало, без возражений
последовал за матерью. Но дойдя до двери, он вдруг поднял глаза. И в эту
секунду он поймал улыбающийся взгляд матери, брошенный через его голову в
сторону барона, - взгляд, изобличавший тайный сговор. Итак, барон предал
его. Вот почему мать так рано уходит - они решили сегодня рассеять его
подозрения, чтобы он не мешал им завтра.
- Негодяй, - пробормотал он.
- Что ты говоришь? - спросила мать.
- Ничего, - процедил он сквозь зубы. И у него теперь есть своя тайна.
Имя ей - ненависть, безграничная ненависть к ним обоим.

Молчание

Волнение Эдгара улеглось. Наконец, все прояснилось и стало на место.
Итак - ненависть и открытая вражда. Теперь, когда он убедился, что он им в
тягость, быть с ними сделалось для него изощренным, жестоким наслаждением.
Он упивался мыслью, что мешает им, что может, наконец, сразиться с ними во
всеоружии своей вражды. Первый вызов он бросил барону. Когда тот утром
спустился вниз и, проходя мимо, ласково проговорил "Мое почтение, Эди",
Эдгар, не глядя на него и не вставая с кресла, проворчал "Доброе утро", а на
вопрос "Мама уже внизу?", не отрывая глаз от газеты, ответил "Не знаю".
Барон опешил. Что с ним случилось? - С левой ноги встал, да, Эди? - Как
всегда, шутка должна была спасти положение. Но Эдгар только презрительно
бросил "Нет", и опять углубился в газету. - Глупый мальчишка, - пробормотал
барон, пожал плечами и пошел дальше. Война была объявлена.
С матерью Эдгар обошелся холодно и очень вежливо. Неловкая попытка
послать его на теннисный корт потерпела неудачу. Горькая улыбка,
приподымавшая уголки плотно сжатого рта, говорила о том, что обмануть его
больше не удастся. - Лучше я пойду с вами гулять, мама, - сказал он с
притворным дружелюбием и заглянул ей в глаза. Ответ явно не понравился ей.
Она медлила и как будто искала чего-то.