"Ирина Цыганок. Печать смерти" - читать интересную книгу автора

Мне показалось, все трое облегченно вздохнули; отметившая меня печать
проклятия словно бы бросала и на окружающих свой зловещий отблеск.
- Ты вот что, парень, - прежде чем отвязать коня, Данбар отвел меня в
сторонку, - дело, конечно, твое, только я бы к колдуну не ходил. Ты, раз
приезжий, верно, не слышал, но у нас в городе магистра Траска прозвали
"кошкодером". Уличные мальчишки таскают ему бродячих кошек десятками. Можешь
мне поверить, не для того, чтобы мышей ловить.
- А для чего? - вяло поинтересовался я. Судьба животных меня сейчас
меньше всего беспокоила, но я и вправду слышал это прозвище магистра.
- Он на них свои зелья испытывает, - совсем тихо сообщил капитан. - На
них, на бродячих собаках и на... - Стражник осекся, еще больше нахмурился. -
Короче, думаю, он хочет понаблюдать за тобой, как за теми кошками. -
Помолчав немного, он без явной связи с предыдущими словами сообщил: - Здесь
в Портовом районе есть Веселые кварталы, ну знаешь: девушки и вина на любой
вкус. Если уж помирать, так хоть поразвлечься напоследок! Деньги у тебя
есть.
Ничего больше не добавив, Данбар поднялся в седло и направил своего
жеребца к воротам. Я прибавил шагу и вслед за всадниками проскочил в
распахнувшиеся створки.
Оказавшись снаружи, капитан кивнул на прощание и пришпорил коня. Его
спутники поспешили следом. Проводив взглядом кавалькаду, я побрел вдоль
замковой стены.
Все, вот теперь точно все! Можно было с самого начала не обманывать
себя: печать смерти - это приговор, который уже приведен в исполнение. Но
как прикажете жить оставшийся год, или полгода, или сколько там мне отмерили
боги? Снова представилось, как я возвращаюсь домой и сообщаю дурные новости.
Мать тут же начнет причитать и плакать. А отец... Отец, конечно, сдержится,
даже постарается ободрить, но, в отличие от матери, он-то точно не переживет
удара. Я его единственный сын, поздний, долгожданный ребенок. Надежда на
продолжение рода и дела. Может, известие о том, что меня сбила на улице
чья-то карета или пырнул ножом грабитель, он бы еще перенес. Но месяцы
наблюдать агонию? Нет, этого сердце мастера Ардеса не выдержит. Перед
мысленным взором нарисовалось лицо отца, с затаенным в глазах и складках у
рта страданием. Проще самому наложить на себя руки, чем увидеть такое!
Утаить от родителей свое приобретение? По городу наверняка уже поползли
слухи о сегодняшнем происшествии. Конечно, я назвался чужим именем, но
Хильда умная девушка, стоит ей услышать о воре, заклеймившем неизвестного
доброхота, участвовавшего в его поимке, и она обо всем догадается. Да и я
смогу ли как ни в чем не бывало есть, пить, отвечать на расспросы, зная, что
печать неумолимо пролагает дорогу в моем теле? Не уверен, что наделен
достаточной стойкостью. Я слышал о тех, кто с достоинством принимал известие
о неизлечимой болезни и нес свое бремя без жалоб и упреков, да еще находил
слова утешения для родных. Интересно, было им от этого легче? Сам я
столкнулся с другим примером. Несколько лет назад двоюродный брат матери -
цветущий тридцатилетний мужчина - подцепил грудную лихорадку. Мы ездили
проведать больного в деревню, где их семья владела двумя обширными выгонами.
За те полгода, пока хворь доедала его легкие, он из жизнерадостного,
любимого всеми здоровяка превратился в мрачного, обиженного на мир брюзгу.
Конечно, болезнь все извиняет, но в глазах его жены уже позже, на похоронах,
кроме скорби читалось еще и стыдливое облегчение. Я никого не осуждаю,