"Роберт Такер. Сталин. Путь к власти" - читать интересную книгу автора

встреченный бурными аплодисментами. Я обернулся, их лица сияли, как у людей,
взирающих на божество. И Ленин был таковым, независимо от того, считали ли
вы его заслуживающим проклятия антихристом или рождающимся раз в тысячелетие
пророком. По этому вопросу можно спорить, но, если пять тысяч лиц способны
засветиться и засиять при виде его (а я это наблюдал), тогда я заявляю, что
он был необыкновенной личностью"57. Мемуарная литература изобилует подобными фактами. Один
коммунист, который слышал Ленина на каком-то послереволюционном собрании,
рассказывал о реакции присутствующих: "Лица их просветлели. Это было
поистине интеллектуальное пиршество"58. Игнацио Силоне, впервые увидевший Ленина на конгрессе
Коминтерна в 1921 г., вспоминает, что "всякий раз, когда он входил в зал,
атмосфера менялась, делалась наэлектризованной. Это был почти физически
ощутимый феномен. Он заражал энтузиазмом так же, как верующий среди
сгрудившихся подле алтаря в соборе св. Петра излучает священное горение,
которое волнами расходится по храму"59.
Преклонение перед Лениным проявлялось в склонности последователей
делать его центральной фигурой культа его личности. Об этом, например,
свидетельствовала реакция общественности на ранение Ленина 30 августа 1918
г., когда какое-то время он находится между жизнью и смертью. В тот период в
советские газеты приходили тысячи писем с выражением преданности и горячих
пожеланий скорейшего выздоровления. Троцкий, впоследствии осудивший культ
Ленина, в речи 2 сентября 1918 г. заявил: "Никогда собственная жизнь каждого
из нас не казалась нам такой второстепенной и третьестепенной вещью, как в
тот момент, когда жизнь самого большого человека нашего времени подвергается
смертельной опасности. Каждый дурак может прострелить череп Ленина, но
воссоздать этот череп - это трудная задача даже для самой природы". По
словам Луначарского, Троцкий, по-видимому где-то в это же самое время, хотя
и не публично, заметил: "Когда подумаешь, что Ленин может умереть, то
кажется, все наши жизни бесполезны, и перестает хотеться жить"60. А через несколько
дней Зиновьев, выступая в Петроградском Совете (о чем шла речь выше),
заявил, что Советское государство нашло в Ленине "не только своего главного
политического вождя, практика, организатора, пламенного пропагандиста, певца
и поэта, но и своего главного теоретика, своего Карла Маркса", и далее
характеризовал Ленина следующим образом: "...возьмите фанатическую
преданность народу, какая отличала Марата, возьмите маратовскую
неподкупность, возьмите его простоту и интимное знание народной души,
возьмите его стихийную веру в неиссякаемую силу "низов"; возьмите все это от
Марата, прибавьте к этому первоклассное образование марксиста, железную
волю, глубокий аналитический ум - и вы получите фигуру Ленина такой, какой
мы ее знаем сейчас".
Ничто не могло для самого Ленина, которому было так чуждо всякое
стремление к личной славе, быть более неприятным, чем этот неиссякаемый
поток публичных эмоций и восхвалений. И поэтому, когда состояние его
здоровья улучшилось до такой степени, что он смог вернуться к работе, Ленин
ужаснулся, читая напечатанное в советской прессе после покушения. Его
помощник в Совете Народных Комиссаров В. Д. Бонч-Бруевич вспоминает, как его
срочно вызвали к Ленину, который воскликнул: "Это что такое? Как же Вы могли
допустить?.. Смотрите, что пишут в газетах?.. Читать стыдно. Пишут обо мне,
что я такой, сякой, все преувеличивают, называют меня гением, каким-то
особым человеком, а вот здесь какая-то мистика... Коллективно хотят,
требуют, желают, чтобы я был здоров... Так, чего доброго, доберутся до