"Ольга Туманова. Шутка" - читать интересную книгу автора

переубеждать Вас. Вы еще встретитесь - жизнь длинная - с такими, которых Вы
не будете считать мерзавцами".
Катя улыбалась: что же такое наболтала она ему в письме (она никогда не
помнила содержания своих писем), если он ее утешает?
"Я Вас немного поругаю за пессимизм. Сам встречал только одну девушку,
которую мог бы назвать хорошей, и это было давно. Но я не считаю, что все
женщины нехорошие. И вообще, считать половину человечества мерзавцами,
значит в какой-то степени ставить себя выше - только подумайте! - выше целой
половины".
Незатейливые фразы рождали нетерпение сесть за стол и писать ответ,
забыв, что оппонент так долго не отвечал. Тон письма, такой спокойный,
умиротворенный, абсолютно не расположенный к схватке, будил массу эмоций
более сильных, чем часовые интеллектуальные говорильни по телефону. Катю
поражал стиль письма, не свойственный никому из ее знакомых и приятелей,
да - что уж там - ей самой несвойственный, манера говорить, выражать свои
мысли своими словами, без ссылок на великих. В письме Володи не было
любования собой, эдакого посматривания на себя со стороны, какой я, мол,
интересный, сложный, неординарный, с обширными (но более чем поверхностными)
познаниями. Человек говорил то, что хотел сказать, и совершенно не был
озабочен тем, как сказать поэффектнее. Ему, похоже, и дела не было, как
оценят его суждения. Он просто говорил, и если при этом думал, так о
содержании беседы, а не о ее словесном обрамлении. В нем была простота - не
примитивность, нет! простота - та самая простота, что стоит очень дорого.
Катя тут же уверилась, что в своем любимом деле - химии - Володя плавает
свободно, как она в словесности. И он мог позволить себе быть простым, быть
самим собой, не стремясь во что бы то ни стало выглядеть интересным и
значительным, вернее, казаться таковым в глазах собеседника, да и просто
любого случайного встречного, потому что он по сути своей был и значителен,
и интересен. И свобода Володи от необходимости держать марку была необычна и
притягательна.
Во-вторых, в письме не было желания во что бы то ни стало понравиться
Кате, бесконечных реверансов в ее сторону, всех этих "ах, ну, только ты" и
прочая, и, тем не менее, Катя отчетливо, можно сказать, из ничего
чувствовала, что заинтересовала незнакомца, и те комплименты, что Володя
делал ей в письмах, были как бы и не комплименты вовсе, а бесстрастная
оценка ее достоинств, и потому звучали слаще самых сладких похвал.
Ко всему прочему, он не понимал ее совершенно. Ну, как можно столь
неверно интерпретировать ее, подробно и аргументировано изложенные мысли?
И каждый прочитанный абзац рождал желание немедленно сесть за стол и
писать Володе, писать, писать, развивая и углубляя свои мысли.
Скажем, разъяснить ее суждения о мужчинах.
Мужчины - они... странные, непонятные. Они все всегда не поняты и не
оцененны. И всеми: и любимыми, и начальниками. Только одни мужчины открыты,
а другие... Они двойные. Одну их половину видят все: похмельное лицо,
прокуренный голос, плоские шуточки. Пустые вечера, похождения, не страстные
любовные - пошлые и примитивные. Это открыто любому, как любому открыта
прихожая квартиры, и обшарпанная, с мусором в углах, с грязной поношенной
обувью, раскиданной по полу, и добротная, с новыми обоями, с дорогой
импортной вешалкой-шкафом, с замысловатым бра и зеркалом в оправе под
старинную бронзу. Любой, кто позвонит в дверь, даже если ему не позволят