"Ольга Туманова. Шутка" - читать интересную книгу автора

парня, который, пусть не как кавалер, но как приятель и собеседник не мог
быть ей неинтересен. Но вместо ясности с каждой новой строчкой все больше
была уверенность в том, что она никогда не видела этот мелкий, такой
аккуратный и в то же время такой корежистый почерк, и четкий, и спокойный,
обстоятельный, самодостаточный, если позволительно так думать о почерке, что
она никогда не слышала этот тон письма, лишенный как бы обязательной для
всех ее знакомых самоиронии и иронии над всеми и вся, насмешки,
насмешливости, эдакой легкости подачи самых глубоких, сокровенных мыслей,
что она не знает, от кого письмо, она не знает его, она никогда его не
видала, и, более того, никогда ни от кого о нем не слыхала.
"Другая причина задержки моего ответа та, что увлекаюсь я только химией
и спортом, а чтобы ответ на Ваше письмо не был похож на детский лепет, надо
хоть немного уметь излагать свои мысли на бумаге. Вы, наверное, успели
заметить, что это у меня почти не получается".
Такая лесть, не напыщенная, не уродливая, а комплимент, произнесенный
так спокойно, так просто, без суеты и угодничества - и она могла забыть или
вовсе не заметить такого парня? Нелепо, неумно с ее стороны было отбросить
такого собеседника.
Катя лихорадочно перелистала в памяти картины, картинки, эскизы
бесчисленных летних знакомств, что пожухли, как листва, с первыми же
признаками зимы. Кто же, кто?
Однако! О каком - ее! - письме говорит он?!
"Катя, если Вам не трудно, напишите, пожалуйста, утвердили ли наши
документы. Но не подумайте, что я написал только из-за этого. Очень
интересно познакомиться с девушкой, которая..."
Катя охнула и села на полочку для обуви. (Она так была заинтригована
письмом, что даже не дошла до своей комнаты, так и остановилась, читая, в
коридоре.) Катя тут же вспомнила солнечный день, жару и скучную кипу бумаг.
И она пишет письмо. О чем же она могла ему написать? Она не помнила ни
строчки. Обычная игра словами, цитаты стихов, как обязательное дополнение к
каждой высказанной мысли, не слишком колкие колкости, легкая насмешка -
но... о чем?
Катя письма писала легко, беззаботно, слова едва успевали на бумагу за
игривым полетом мысли и фантазии, и фразы к концу строки торопливо убегали
вверх, словно желая настигнуть упорхнувшую мысль.
Какие ровные у него строчки! Или он пользуется трафаретом?
Да, тогда они пару дней помнили о своей шутке, что-то даже острили по
поводу своего письма, но через несколько дней забыли о нем совершенно. Катя
забыла не только про те документы, но и о том, когда должны состояться игры
как давно то было, еще летом, а уже зима на пороге, и - все еще? (О том, что
документы идут на долгую проверку в КГБ, Кате не могло прийти в голову.)
Утром Катя с некоторым сожалением взяла письмо на работу. Ей не
хотелось насмехаться над этим парнем: в его письме, таком, в общем-то,
незамысловатом, без цитат из классиков, без афоризмов, без мыслей великих,
без ссылок на философов (чьи книги не читали, лишь фамилии знали понаслышке
да по упоминаниям в популярной литературе), без экивоков, или попросту, как
подумала Катя, без выпендривания, в письме, где все строки были пусть не
слишком изящные и искусные, но свои, и в них была (или Катя сочла, что была)
та самая надежность и прочность, о которой говорила комсорг Володиной группы
(то, что добрые простые слова на месте казенных фраз красят не Володю, а