"Иван Сергеевич Тургенев. Малиновая вода (Из цикла "Записки охотника")" - читать интересную книгу автора

вся эта благодать сгорела дотла. Господа перебрались в другое гнездо;
усадьба запустела. Обширное пепелище превратилось в огород, кое-где
загроможденный грудами кирпичей, остатками прежних фундаментов. Из уцелевших
бревен на скорую руку сколотили избенку, покрыли ее барочным тесом,
купленным лет за десять для построения павильона на готический манер, и
поселили в ней садовника Митрофана с женой Аксиньей и семью детьми.
Митрофану приказали поставлять на господский стол, за полтораста верст,
зелень и овощи; Аксинье поручили надзор за тирольской коровой, купленной в
Москве за большие деньги, но, к сожалению, лишенной всякой способности
воспроизведения и потому со времени приобретения не дававшей молока; ей же
на руки отдали хохлатого дымчатого селезня, единственную "господскую" птицу;
детям, по причине малолетства, не определили никаких должностей, что,
впрочем, нисколько не помешало им совершенно облениться, У этого садовника
мне случилось раза два переночевать; мимоходом забирал я у него огурцы,
которые, Бог ведает почему, даже летом отличались величиной, дрянным
водянистым вкусом и толстой желтой кожей. У него-то увидал я впервые
Степушку. Кроме Митрофана с его семьей да старого глухого ктитора Герасима,
проживавшего Христа ради в каморочке у кривой солдатки, ни одного дворового
человека не осталось в Шумихине, потому что Степушку, с которым я намерен
познакомить читателя, нельзя было считать ни за человека вообще, ни за
дворового в особенности.
Всякий человек имеет хоть какое бы то ни было положение в обществе,
хоть какие-нибудь да связи; всякому дворовому выдается если не жалованье,
то, по крайней мере, так называемое "отвесное": Степушка не получал
решительно никаких пособий, не состоял в родстве ни с кем, никто не знал о
его существовании. У этого человека даже прошедшего не было; о нем не
говорили; он и по ревизии едва ли числился. Ходили темные слухи, что состоял
он когда-то у кого-то в камердинерах; но кто он, откуда он, чей сын, как
попал в число шумихинских подданных, каким образом добыл мухояровый, с
незапамятных времен носимый им кафтан, где живет, чем живет, - об этом
решительно никто не имел ни малейшего понятия, да и, правду сказать, никого
не занимали эти вопросы. Дедушка Трофимыч, который знал родословную всех
дворовых в восходящей линии до четвертого колена, и тот раз только сказал,
что, дескать, помнится, Степану приходится родственницей турчанка, которую
покойный барин, бригадир Алексей Романыч, из похода в обозе изволил
привезти. Даже, бывало, в праздничные дни, дни всеобщего жалованья и
угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и зеленым вином, по старинному
русскому обычаю, - даже и в эти дни Степушка не являлся к выставленным
столам и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом
стакана под господским взглядом и за господское здоровье, - стакана,
наполненного жирною рукою приказчика; разве какая добрая душа, проходя мимо,
уделит бедняге недоеденный кусок пирога. В Светлое Воскресенье с ним
христосовались, но он не подворачивал замасленного рукава, не доставал из
заднего кармана своего красного яичка, не подносил его, задыхаясь и моргая,
молодым господам или даже самой барыне. Проживал он летом в клети, позади
курятника, а зимой в предбаннике; в сильные морозы ночевал на сеновале. Его
привыкли видеть, иногда даже давали ему пинка, но никто с ним не
заговаривал, и он сам, кажется, отроду рта не разинул. После пожара этот
заброшенный человек приютился, или, как говорят орловцы, "притулился" у
садовника Митрофана. Садовник не тронул его, не сказал ему: живи у меня - да