"Иван Сергеевич Тургенев. Певцы (Из цикла "Записки охотника")" - читать интересную книгу автора

каких-нибудь ярко раскрашенных лубочных картин, без которых редкая изба
обходится.
Когда я вошел в Притынный кабачок, в нем уже собралось довольно
многочисленное общество.
За стойкой, как водится, почти во всю ширину отверстия, стоял Николай
Иваныч, в пестрой ситцевой рубахе, и, с ленивой усмешкой на пухлых щеках,
наливал своей полной и белой рукой два стакана вина вошедшим приятелям,
Моргачу и Обалдую; а за ним, в углу, возле окна, виднелась его востроглазая
жена. Посередине комнаты стоял Яшка-Турок, худой и стройный человек лет
двадцати трех, одетый в долгополый нанковый кафтан голубого цвета. Он
смотрел удалым фабричным малым и, казалось, не мог похвастаться отличным
здоровьем. Его впалые щеки, большие беспокойные серые глаза, прямой нос с
тонкими, подвижными ноздрями, белый покатый лоб с закинутыми назад
светло-русыми кудрями, крупные, но красивые, выразительные губы - все его
лицо изобличало человека впечатлительного и страстного. Он был в большом
волненье: мигал глазами, неровно дышал, руки его дрожали, как в лихорадке, -
да у него и точно была лихорадка, та тревожная, внезапная лихорадка, которая
так знакома всем людям, говорящим или поющим перед собранием. Подле него
стоял мужчина лет сорока, широкоплечий, широкоскулый, с низким лбом, узкими
татарскими глазами, коротким и плоским носом, четвероугольным подбородком и
черными блестящими волосами, жесткими, как щетина. Выражение его смуглого с
свинцовым отливом лица, особенно его бледных губ, можно было бы назвать
почти свирепым, если б оно не было так спокойно-задумчиво. Он почти не
шевелился и только медленно поглядывал кругом, как бык из-под ярма. Одет он
был в какой-то поношенный сюртук с медными гладкими пуговицами; старый
черный шелковый платок окутывал его огромную шею. Звали его Диким-Барином.
Прямо против него, на лавке под образами, сидел соперник Яшки - рядчик из
Жиздры. Это был невысокого роста плотный мужчина лет тридцати, рябой и
курчавый, с тупым вздернутым носом, живыми карими глазками и жидкой
бородкой. Он бойко поглядывал кругом, подсунув под себя руки, беспечно
болтал и постукивал ногами, обутыми в щегольские сапоги с оторочкой. На нем
был новый тонкий армяк из серого сукна с плисовым воротником, от которого
резко отделялся край алой рубахи, плотно застегнутой вокруг горла. В
противоположном углу, направо от двери, сидел за столом какой-то мужичок в
узкой изношенной свите, с огромной дырой на плече. Солнечный свет струился
жидким желтоватым потоком сквозь запыленные стекла двух небольших окошек и,
казалось, не мог победить обычной темноты комнаты: все предметы были
освещены скупо, словно пятнами. Зато в ней было почти прохладно, и чувство
духоты и зноя, словно бремя, свалилось у меня с плеч, как только я
переступил порог.
Мой приход - я это мог заметить - сначала несколько смутил гостей
Николая Иваныча; но, увидев, что он поклонился мне, как знакомому человеку,
они успокоились и уже более не обращали на меня внимания. Я спросил себе
пива и сел в уголок, возле мужичка в изорванной свите.
- Ну, что ж! - возопил вдруг Обалдуй, выпив духом стакан вина и
сопровождая свое восклицание теми странными размахиваниями рук, без которых
он, по-видимому, не произносил ни одного слова. - Чего еще ждать? Начинать
так начинать. А? Яша?..
- Начинать, начинать, - одобрительно подхватил Николай Иваныч.
- Начнем, пожалуй, - хладнокровно и с самоуверенной улыбкой промолвил