"Иван Сергеевич Тургенев. Петр Петрович Каратаев (Из цикла "Записки охотника")" - читать интересную книгу автора

мой так и плывет, пристяжные совершенно, скажу вам, завихрились - вот уж и
кукуевскую церковь видно; глядь, ползет по дороге старый зеленый возок, и
лакей на запятках торчит... Барыня, барыня едет! Я было струсил, а
Матрена-то как ударит вожжами по лошадям да как помчится прямо на возок!
Кучер, тот-то, вы понимаете, видит: летит навстречу Алхимерэс какой-то,
хотел, знаете, посторониться, да круто взял, да в сугроб возок-то и
опрокинул. Стекло разбилось - барыня кричит: "Ай, ай, ай! а-й, ай, ай!"
Компаньонка пищит: "Держи, держи!" А мы, давай Бог ноги, мимо. Скачем мы, а
я думаю: худо будет, напрасно я ей позволил ехать в Кукуевку. Что ж вы
думаете? Ведь узнала барыня Матрену и меня узнала, старая, да жалобу на меня
и подай: беглая, дескать, моя девка у дворянина Каратаева проживает; да тут
же и благодарность, как следует, предъявила. Смотрю, едет ко мне исправник;
а исправник-то был мне человек знакомый, Степан Сергеич Кузовкин, хороший
человек, то есть, в сущности человек не хороший. Вот, приезжает и говорит:
так и так, Петр Петрович, - как же вы это так?.. Ответственность сильная, и
законы на этот счет ясные. Я ему говорю: "Ну, об этом мы, разумеется, с вами
побеседуем, а вот не хотите ли перекусить с дороги?" Перекусить-то он
согласился, но говорит: "Правосудие требует, Петр Петрович, сами посудите".
- "Оно, конечно, правосудие, - говорю я, - оно, конечно... а вот, я слышал,
у вас лошадка есть вороненькая, так не хотите ли поменяться на моего
Лампурдоса?.. А девки Матрены Федоровой у меня не имеется". - "Ну, - говорит
он, - Петр Петрович, девка-то у вас, мы ведь не в Швейцарии живем... а на
Лампурдоса поменяться лошадкой можно; можно, пожалуй, его и так взять".
Однако на этот раз я его кое-как спровадил. Но старая барыня завозилась пуще
прежнего; десяти тысяч, говорит, не пожалею. Видите ли, ей, глядя на меня,
вдруг в голову пришло женить меня на своей зеленой компаньонке, - это я
после узнал: оттого-то она так и разозлилась. Чего только эти барыни не
придумают!.. Со скуки, должно быть. Плохо мне пришлось: и денег-то я не
жалел, и Матрену-то прятал, - нет! Затормошили меня, завертели совсем. В
долги влез, здоровья лишился... Вот лежу однажды ночью у себя на постеле и
думаю: "Господи Боже мой, за что терплю? Что ж мне делать, коли я ее
разлюбить не могу?.. Ну, не могу, да и только!" Шасть ко мне в комнату
Матрена. Я на это время спрятал ее было у себя на хуторе, верстах в двух от
своего дома. Я испугался. "Что? аль и там тебя открыли?" - "Нет, Петр
Петрович, - говорит она... - никто меня не беспокоит в Бубнове; да долго ли
это продолжится? Сердце мое, говорит, надрывается, Петр Петрович; вас мне
жаль, моего голубчика; век не забуду ласки вашей, Петр Петрович, а теперь
пришла с вами проститься". - "Что ты, что ты, сумасшедшая?.. Как проститься?
как проститься?" - "А так... пойду да себя и выдам". - "Да я тебя,
сумасшедшую, на чердак запру... Иль ты погубить меня вздумала? уморить меня
желаешь, что ли?" Молчит себе девка да глядит на пол. "Ну, да говори же,
говори!" - "Не хочу вам больше беспокойства причинять, Петр Петрович". Ну,
поди, толкуй с ней... "Да ты знаешь ли, дура, ты знаешь ли, сума...
сумасшедшая..."
И Петр Петрович горько зарыдал.
- Ведь что вы думаете? - продолжал он, ударив кулаком по столу и
стараясь нахмурить брови, меж тем как слезы все еще бежали по его
разгоряченным щекам, - ведь выдала себя девка, пошла да и выдала себя...
- Лошади готовы-с! - торжественно воскликнул смотритель, входя в
комнату.