"Иван Сергеевич Тургенев. Дневник лишнего человека" - читать интересную книгу автора

Иван Сергеевич Тургенев.


Дневник лишнего человека


----------------------------------------------------------------------------
Cобрание сочинений в десяти томах.
Том второй.
Гослитиздат, Москва, 1961
OCR Конник М.В.
----------------------------------------------------------------------------


Сельцо Овечьи Воды. 20 марта 18.. года
Доктор сейчас уехал от меня. Наконец добился я толку! Как он ни хитрил,
а не мог не высказаться наконец. Да, я скоро, очень скоро умру. Реки
вскроются, и я с последним снегом, вероятно, уплыву... куда? бог весть! Тоже
в море. Ну, что ж! коли умирать, так умирать весной. Но не смешно ли
начинать свой дневник, может быть, за две недели до смерти? Что за беда? И
чем четырнадцать дней менее четырнадцати лет, четырнадцати столетий? Перед
вечностью, говорят, все пустяки-да; но в таком случае и сама вечность -
пустяки. Я, кажется, вдаюсь в умозрение: это плохой знак - уж не трушу ли я?
Лучше стану рассказывать что-нибудь. На дворе сыро, ветрено,- выходить мне
запрещено. Что же рассказывать? О своих болезнях порядочный человек не
говорит; повесть, что ли, сочинить - не мое дело; рассуждения о предметах
возвышенных - мне не под силу; описания окружающего меня быта - даже меня
занять не могут;
а ничего не делать-скучно; читать-лень. Э! расскажу-ка я самому себе
всю свою жизнь. Превосходная мысль! Перед смертью оно и прилично и никому не
обидно. Начинаю.
Родился я лет тридцать тому назад от довольно богатых помещиков. Отец
мой был страстный игрок; мать моя была дама с характером... очень
добродетельная дама. Только я не знавал женщины, которой бы добродетель
доставила меньше удовольствия. Она падала под бременем своих достоинств и
мучила всех, начиная с самой себя. В течение пятидесяти лет своей жизни она
ни разу не отдохнула, не сложила рук; она вечно копошилась и возилась, как
муравей,- и без всякой пользы, чего нельзя сказать о муравье. Неугомонный
червь ее точил днем и ночью. Один только раз видел я ее совершенно
спокойной, а именно: в первый день после ее смерти, в гробу. Глядя на нее,
мне, право, показалось, что ее лицо выражало тихое изумление; с
полураскрытых губ, с опавших щек и кротко-неподвижных глаз словно веяло
словами: "Как хорошо не шевелиться!" Да, хорошо, хорошо отделаться наконец
от томящего сознания жизни, от неотвязного и беспокойного чувства
существования! Но дело не в том.
Рос я дурно и невесело. Отец и мать оба меня любили;
но от этого мне не было легче. Отец не имел в собственном доме никакой
власти и никакого значения как человек, явно преданный постыдному и
разорительному пороку; он сознавал свое падение и, не имея силы отстать от
любимой страсти, старался по крайней мере своим постоянно ласковым и