"Иван Сергеевич Тургенев. Несчастная" - читать интересную книгу автора

белокурый молодой человек лет двадцати пяти, мне показался сильным. Партия
кончилась в его пользу; я предложил ему сразиться со мной. Он согласился...
ив течение часа разбил меня, шутя, три раза сряду.
- У вас есть способность к игре,- промолвил он учтивым голосом,
вероятно заметив страдание моего самолюбия,- но вы дебютов не знаете. Вам
надо книжку почитать, Аллгайера или Петрова.
- Вы думаете? Но где могу я такую книжку достать?
- Приходите ко мне; я вам дам.
Он назвал себя и сказал, где квартирует. На другой день я отправился к
нему, а неделю спустя мы уже почти не расставались.
II]
Нового знакомца моего звали Александром Давыдовичем Фустовьш. Он жил у
своей матери, довольно богатой женщины, статской советницы, в отдельном
флигельке, на полной свободе, так же как я у тетушки. Он числился на службе
по министерству двора. Я привязался к нему искренне. В жизни моей я еще не
встречал молодого человека более "симпатичного". Все в нем было миловидно и
привлекательно: его стройная фигура, его походка, голос, и в особенности его
небольшое тонкое лицо с золотисто-голубыми глазами, с изящным, как бы
кокетливо вылепленным носиком, с неизменно-ласковою улыбкой на алых губах, с
легкими кудрями мягких волос над немного суженным, но белоснежным лбом. Нрав
Фустова отличался чрезвычайною ровностью и какою-то приятною, сдержанною
приветливостью;
он никогда не задумывался, всегда был всем доволен; зато ни от чего не
приходил в восторг. Всякое излишество, даже в хо-
1 Как юноша из хорошей семьи (франц.).
рошем чувстве, его оскорбляло: "Это дико, дико",- говаривал он в таком
случае, чуть-чуть пожимаясь и прищуривая свои золотистые глаза. И
удивительные же были глаза у Фустова! Они постоянно выражали участие,
благоволение и даже преданность. Я только впоследствии времени заметил, что
выражение его глаз зависело единственно от особенного их склада, что оно не
менялось и тогда, когда он кушал суп или закуривал си-гарку. Аккуратность
его вошла между нами в пословицу. Правда, бабка его была из немок. Природа
наделила его разнообразными способностями. Он отлично танцевал, щегольски
ездил верхом и плавал превосходно, столярничал, точил, клеил, переплетал,
вырезывал силуэтки, рисовал акварелью букет цветов или Наполеона в профиль в
лазоревом мундире, с чувством играл на цитре, знал множество фокусов,
карточных и иных, и сведения имел порядочные в механике, физике и химии, но
все в меру. Одни языки ему не дались: даже по-французски он изъяснялся
довольно плохо. Он вообще говорил мало и в наших студенческих беседах
участвовал больше оживленною мягкостью взгляда и улыбки. Женскому полу
Фустов нравился безусловно, но об этом, для молодых людей весьма важном
вопросе, не любил распространяться и вполне заслуживал данное ему товарищами
прозвище "скромного Дон-Жуана". Я не .удивлялся Фустову;
удивляться в нем было нечему, но я дорожил его расположением, хотя, в
сущности, оно выражалось только тем, что он во всякое время допускал меня до
своей особы. В моих глазах Фустов был самым счастливым человеком на свете.
Жизнь его текла именно по маслу. Мать, братья, сестры, тетки, дядья- все его
обожали, он жил с ними со всеми в ладах необыкновенных и пользовался
репутацией образцового родственника.
IV