"Иван Сергеевич Тургенев. Записки охотника " - читать интересную книгу автора

есть, оправдывать... так уж оно пришлось!.. Верите ли, ни днем, ни ночью
покоя мне не было... Мучусь! За что, думал я, погубил несчастную девку! Как
только, бывало, вспомню, что она в зипуне гусей гоняет, да в черном теле, по
барскому приказу, содержится, да староста, мужик в дегтярных сапогах, ее
ругательски ругает - холодный пот так с меня и закапает. Ну, не вытерпел,
проведал, в какую деревню ее сослали, сел верхом и поехал туда. На другой
день под вечер только приехал. Видно, от меня такого пассажа не ожидали и
никакого на мой счет приказания не дали. Я прямо к старосте, будто сосед;
вхожу на двор, гляжу: Матрена сидит на крылечке и рукой подперлась. Она было
вскрикнула, да я ей погрозил и показал на задворье, в поле. Вошел в избу; со
старостой покалякал, наврал ему чертову тьму, улучил минутку и вышел к
Матрене. Она, бедняжка, так у меня на шее и повисла. Побледнела, похудела,
моя голубушка. Я, знаете ли, говорю ей: "Ничего, Матрена; ничего, не плачь",
а у самого слезы так и бегут, и бегут... Ну, однако ж, наконец мне стыдно
стало; говорю ей: "Матрена, слезами горю не пособить, а вот что: надобно
действовать, как говорится, решительно; надобно тебе бежать со мной; вот как
надобно действовать". Матрена так и обмерла... "Как можно! да я пропаду, да
они меня заедят совсем!" - "Глупая ты, кто тебя сыщет?" - "Сыщут, непременно
сыщут. Спасибо вам, Петр Петрович, век не забуду вашей ласки, но уж вы меня
теперь предоставьте; уж, видно, такова моя судьба". - "Эх, Матрена, Матрена,
а я тебя считал за девку с карахтером". И точно, карахтеру у ней было
много... душа была, золотая душа! "Что ж тебе здесь оставаться! все равно;
хуже не будет. Ну, вот сказывай: "Старостиных кулаков отведывала, а?"
Матрена так и вспыхнула, и губы у ней задрожали. "Да из-за меня семье моей
житья не будет". - "Ну ее, твою семью... Сошлют ее, что ли?" - "Сошлют;
брата-то наверное сошлют". - "А отца?" - "Ну, отца не сошлют; он у нас один
хороший портной и есть". - "Ну вот, видишь; а брат твой от этого не
пропадет". Поверите ли, насилу уломал ее; вздумала еще толковать о том, что,
дескать, вы за это отвечать будете... "Да уж это, говорю я, не твое дело..."
Однако я таки ее увез... не в тот раз, а в другой: ночью, на телеге
приехал - и увез.
- Увезли?
- Увез... Ну, вот она и поселилась у меня. Домик у меня был небольшой,
прислуги мало. Люди мои, без обиняков скажу, меня уважали; не выдали бы ни
за какие благополучия. Стал я поживать припеваючи. Матренушка отдохнула,
поправилась; вот я к ней и привязался... Да и что за девка была! Откуда что
бралось? И петь-то она умела, и плясать, и на гитаре играть... Соседям я ее
не показывал, чего доброго, разболтают! А был у меня приятель, друг
закадычный, Горностаев Пантелей, - вы не изволите знать? Тот в ней просто
души не чаял: как у барыни, руки у ней целовал, право. И скажу вам,
Горностаев не мне чета: человек он образованный, всего Пушкина прочел;
станет, бывало, с Матреной да со мной разговаривать, так мы и уши развесим.
Писать ее выучил, такой чудак! А уж как я одевал ее - просто лучше
губернаторши; сшил ей шубку из малинового бархата с меховой опушкой... Уж
как эта шубка на ней сидела! Шубку-то эту московская мадам шила по новому
манеру, с перехватом. И уж какая чудная эта Матрена была! Бывало, задумается
да и сидит по часам, на пол глядит, бровью не шевельнет; и я тоже сижу да на
нее смотрю, да насмотреться не могу, словно никогда не видал... Она
улыбнется, а у меня сердце так и дрогнет, словно кто пощекотит. А то вдруг
примется смеяться, шутить, плясать; обнимет меня так жарко, так крепко, что