"Александр Тюрин. В мире животного (нашествие - XXI)" - читать интересную книгу автора

консервов и прочих крысят спинной мозг жидковат для таких заковыристых
дел. Вовсе не для них думающие головы обладают такой притягательной силой.
Прав Дуев, что всегда кого-то обсасывают - но только не цветочки. Вчера
крестьян, беспортошных феллахов всяких, которым некогда было помыться,
смердов, рабов. Завтра роботов, чем они хуже феллахов? А сегодня доят тех,
кто сидит в технопарках. Не знаю, что насчет жара души и нектара, но
большие начальники-вурдалаки в финансовом отношении местную публику точно
выжимают, как лимоны. Расцвести "лимонам" не дают, чтоб не стало тесно
питающимся, насельникам администраций, кафедр, НИИ, НПО и прочих бюджетных
контор. Однако же, начальнички изводить и рубить под корень
соперников-кормильцев, пожалуй, нынче не должны. Собственный овощ им уже
не вырастить, а жить-то хорошо - ой как надо. Значит, наши привычные
сосуны в этих ликвидациях, по крайней мере, главную скрипку не играют.
Тогда кто? Тут и ставилась сама собой точка в моих размышлениях.
Кстати, через пару недель повстречал того уркана, который со мной
дружил в СИЗО, не покладая рук и ног, вкус чьих ботинок я помню до сих
пор. Видимо, пустили его отдохнуть от хорошего поведения. В универсаме на
Васильевском встретились, я там водопроводным краном разжился. При этом,
мне показалось, земляк меня не заметил, а я его "взял на мушку". Вначале
такое обстоятельство никак меня не задело. Но потом, когда ему вместо меня
достался приличный портвейн, откуда-то из мозжечка постучалась агрессивная
мысль. Возьми-де кран, заверни его в приобретенную ранее газету "Правда" и
получившимся украшением угости приятеля по кепке, так сказать, верни
излишки. Появившись под видом обычной мысли, этот умственный порыв
скользнул вниз, в сердечную мышцу, оброс там сильными чувствами, как ежик
иголками, и показался хорош. Он уговаривал меня со всей убедительностью,
что невмешательство в дела блатного элемента мне серьезно повредит.
Закусает себя душа, истощится дух. Ладно, он меня уговорил, воодушевившись
и вооружившись краном, да еще цепочкой от унитаза, я принялся преследовать
человека с хорошим портвейном. Порыв на ветру распалился еще больше, мое
образное мышление по десятку раз за минуту представляло, как врезается
"газета" вместе со всей своей правдой в грязный затылок оскорбителя.
Предаваясь таким светлым мечтам, выдувая губами звуки удара "Бух! А-а-а!",
я проводил своего подопечного с Наличной на Железноводскую. Там он юркнул
через подворотню во двор. Экскурсия вроде бы стала подходить к концу,
когда он двинул в какой-то подвал. Я, будучи по-прежнему на взводе, не
отрываюсь. Пять ступенек вниз и - полутьма, воздух, напоенный гнилью,
звенит от комариных концертов, и вражеские летуны повсюду, наглые, как
пэтэушники после выпускного бала. Ящики раскинулись упорядоченно,
штабелями, и раздольно, россыпями. Подвал, судя по интерьеру, имел
отношение к заведению жрального типа, которое умерло грязной смертью из-за
запрета санэпидстанции. Я не забывал о своей мечте, поэтому, огибая горные
хребты тары, преследовал знатного зверя. Всего несколько метров вглубь - и
сумерки стали тьмой со слабыми выбросами света из каких-то щелей, а залежи
ящиков обернулись лабиринтом. Вот и чавканье башмаков моей добычи
рассосалось во мраке, и огонек ее сигареты свернул за какой-то угол.
Пожалуй, ошибочка вышла; приятель, в отличие от меня, нежится в родной
гадской стихии. Стал я, как тот вратарь, которому бьют пенальти, а у него
грязь в глазах. Выход один - искать вход. И вот я пячусь назад, гордый, но
озадаченный, как Наполеон в декабре двенадцатого. И вдруг шлагбаум. На