"Надувной доброволец" - читать интересную книгу автора (Айлетт Стив)

Проблемы с полицией

— Значит, когда будешь готов.

- А?

— Я жду.

- Чего?

— Тухлых отмазок, идиот.

— Так это они и были.

— Когда?

— Только что. Псы, заклинания, прочее.

— А… О, ясно. — Он зарылся глазами в записи, перевернул пару страниц назад и вперёд. — Значит, ты надеешься, что я поверю в этот сценарий, сэр?

— Думаете, я смог бы такое придумать? Господа ради, на меня настучал барсук, это вообще правдоподобно?

Вы поверили ему, но не хотите верить мне?

— Если честно, да.

— Не верю своим ушам.

Он посмотрел на меня, на лице — отпечатки всех забот.

— Думаешь, мне легко запускать когти в злодеев мало-помалу?

— Как два пальца обосрать. Кто-то задушил вашу машину — подозреваемые построены в ряд, все с большими руками. “Повернитесь”. Всё остальное у них маленькое. “Улыбнитесь”. Улыбки тоже маленькие. “Изобразите удушающие движения”. Все изображают, только один продолжает улыбаться. Бинго.

— Бинго, а? Твой дядя Боб — такой же. — Он ненадолго прервался, размышляя, — Позволь показать тебе кое-что, Сынок Джим.

Он провёл меня сквозь странные безвоздушные пространства музейных хранилищ, радиообогревателей и телефонных комнат, мрачные компании вспучивались в окнах.

— Погляди, — сказал он, открывая дверь в холодильный чуланчик. Все варианты конфискованной фигни по полкам — пицца, прогорклая вина и грязные черепа. — Вина и пицца, конечно, предметы роскоши, но попытайся прожить без черепа. А? Увидишь, что с тобой будет.

— Согласен, и что?

— Просто правила, — сказал он многозначительно. — Есть правило не приниматься вырезать орнамент, когда он уже закончен. Придерживайся смысла — когда всё клёво, на фига продолжать? Можно и отдать. И вот что получается. — Потянувшись, он снял клочок бумажки с верхней полки, передал его, и склонился надо мной, лицо вощёное, как у фетиш-святого. Он смотрел желтушными глазами, как я читаю.

- “На корабле игр кости клацают от страха”. Вроде как лодка набита игроками, что определило курс? И чего тут страшного? Возбуди флагшток — вот это страшно. Ящики зубов, и что? Вделай в них окно и о да я соглашусь — да хватит уже, над тобой только смеяться.

Я протолкнулся мимо него и вырвался оттуда — он бросился следом, декламируя:

- Ты пожнёшь всё, что приближается! И я не про лажовый страховой костерок в Лесу Эппинг и не про парня! За тобой охотится хвостатый! Вот я у Эдди.

— Пойдёшь в бар Эдди? А где Пустой Фред?

— Ядерные твари выпучились из стены, сграбастали его за плечи и утащили обратно в ад визжащий о его крови.

— Давай не будем ходить вокруг да около — рассказывай.

— Тем не менее ядерные твари.

— Конечно ядерные твари, Эдди.

— Особенно крупные. Зубы как унитазы, брат.

— Теперь успокойся.

- Весь день гладил кошку и говорил страшные вещи, представь. Вот что они со мной сделали.

— Конечно, Эдди.

— Представь всё спокойно.

— Знакомая картина.

— И тут они встают и бросаются на меня.

- На сколько попал?

— Не банкноты брат — набрасывайся на меня, когда я хотя бы морально готов. Вот к чему было их предыдущее поведение — подготовить почву для последующего омерзения.

— Ты хотел сказать — острого облегчения.

— Так я и считаю.

— Значит, когда они бросились, они застали тебя врасплох. Ты звал на помощь?

— Да. И к ним прибыло подкрепление.

— Что имело место быть, Эдди? Избавь меня от ловко выведенных деталей.

— В гостиной озеро крови. Ну, не озеро, но…

— Понимаю, о чём ты.

— Интересное дело. Раздался звон, и я увидел, что стрелки часов напоминают руки человека; гробящего собственные возможности.

— Думаешь, Фред оставил сообщение.

— Он любитель таких дел. Заговоры среди бесконечности. Не смущается размера.

— Знакомо. Звяканье и клики вырастающего лица пропускали удары и эдакую грохочущую ухмылку. Примитивная техника ужаса. Товарищи перепугались до усрачки. Фред стал выдающимся человеком, и не заметив того.

— Я не испугался.

— О, я сохраню твой секрет, брат.

— И я пошёл на пруд. В воде плавали звери, похожие на рыб.

— Думаю, выяснится, что это и были рыбы, Эдди.

— Рыбы, говоришь? Можешь хранить своё мнение в сухом прохладном месте, брат. Потому что они говорили со мной ртами.

— Ты уверен, что это были не карпы, Эдди?

— Не карпы, брат. И они сказали, что я Избранный, и должен отправиться в Хаунд и там встретиться с каким-то Эмиссаром.

— Грейхаунд в Бромли?

— Так я и решил.

— И отправился?

— Конечно, нет, ты что, псих? Так бы мой труп и нашли в Бромли.

— Ну, это целых полторы истории, Эдди, мне хорошо — ощущаю просветление, можно сказать.

— На что я и надеялся, брат.

Значит, старый танцор забрал Пустого Фреда за мои грехи — ни с того ни с сего, или с того и с сего. Не понимаю, почему Джон Сатана наточил на меня такой зуб — готов поклясться, что не пользовался больше зеркалом из галереи Эдди. Конечно, потом я понял, что Эдди продал его Минотавру, тот выставил его в Магазине Ярости, где я купил его с целью отправиться с Эдди в гости к Жнецу. Такие истории рассказывают внукам. Более того, вышло, что Эдди всё время был в курсе, но не понял важности, ничего не понял.

Решил, что надо посоветоваться с Минотавром.

— Не мешай подготовке, — сказал он, ужаснувшись, едва я вошёл. Он держал вырывающуюся курицу.

— Думаю, ты называешь это услугой роду человеческому.

— А ты как называешь?

- Трусостью — это млекопитающее не может дать сдачи.

— Млекопитающее? Совсем свихнулся?

— Ну ящерица — всё равно это мелкая скотина, которую ты, наверно, застал врасплох, вот к чему я веду.

— Я объяснял этой красавице не одну неделю — разве я не любил?

Курица угрюмо подняла взгляд.

Вот — теперь ты убеждён, брат?

— Да — в том, что ты псих.

— Ха-ха — сильно сказано.

— Вообще-то, я пришёл потому, что на старину Фреда напало его собственное жилище.

- Ядерные твари, а? Не могу сказать, что страшно удивлён. Этот ублюдок заигрывал с опасностью не первый месяц.

— Ты о чём?

— Пошли, покажу.

Бросив курицу в стальную бочку, он захлопнул крышку и пошёл к печи. Едва откинулась заслонка, разлился невыносимый жар. Погрузив промышленные щипцы в пламя, он осторожно достал уголь размером с колесо и водрузил его на наковальню. Когда дым Рассеялся я обнаружил на обгоревшей поверхности вырезанное лицо матери Фреда.

— И к чему эта фиговина?

— Это пирог, — агрессивно сказал Минотавр. — Со дня рождения Фреда.

— Когда?

— Где-то в прошлом году.

— В прошлом году? Ты о чём вообще? Испытываешь моё терпение? Объясни, какую жуткую херню ты говоришь с этой гадской курицей, где она вообще? — Я вытащил курицу из бочки. — Глянь на несчастную скотину.

— Знаю. Прекрасная, правда?

— Ты вообще ебанулся, — сказал я. — Надо сказать, вполне милая.

По правде говоря, она была восхитительна. И как я раньше не замечал. Надо было вытаскивать её оттуда — и остаться с ней наедине.

— А слушай, брат — я знаю, ты из кожи вон лезешь, пытаясь спасти Фреда из когтей дьявола и так далее — я разберусь с курицей вместо тебя, а… если честно, с удовольствием.

— Готов спорить, что с ним, — ответил он, одёргивая меня едким взглядом. — Братья по камере смертников на свидании с мечтой, горизонт ранит не хуже ножа, булыжники накатывают мутным шёпотом — и прочие предумышленные чудеса. Не пытайся наебать меня, брат.

Я снова принялся разбирать по пунктам, смешивая всё с иным использованием текучего стекла.

Обнаружил, что забрёл в эдакий водоворот красных кишок, эктоплазматический, хотя не оставляет пятен на моей рубашке, и вообще ни на чём. Дьявол был там же, рожа — как мешок гаечных ключей, жабры исходят красным. И Жнец — скалил голову, говорил сквозь зубы, все дела. Они увлечённо играли в карты на полу. Фред оглядывался, вспучиваясь из яйцеподобной техники.

— Церемония — не смотри.

— Видел всё и раньше, брат. Что с тобой случилось?

— Ядерные твари. Клыки пылают прокатной невинностью и всякая фигня. Завалили комнату резиной, нацарапали сетку на сердце, своеобразные крики и тишина. И посмотри на меня в новом метастазе агонии, брат.

Карьера скелета Фреда достигла крещендо — он так свернулся, что стал похож на вымоченный в море аммонит.

— Да. Местная мораль двухфокусна.

— Расскажи поподробнее — очень грубая.

— Всегда такой была. Неизменное меню.

— Даже здесь.

— Разочаровывает, правда?

— Ага Было очень приятно поговорить с тобой, брат, — сказал он, — но новый череп подглядывает сбоку… — И он показал на гребень на спине, и выступы челюстей как рябь на хроме. С этого момента считайте меня погибшим, договорились?

— Как скажешь.

Всё венчала панель лба.

— Вот так мы становимся мужчинами, вопреки природа — сказал он напоследок.

“Опыт, — подумал я, — вместо мудрости”.

— Что думаешь? — спросил Джон Сатана, поднимая глаза от карт. ~ Пустой Фред дорого заплатил за твои грехи, а?

— Может, в самый раз, кто его знает.

— Что, думаешь, ты лучше всех?

— Нет-нет. Я просто не тёмный дверной материал.

— Глубже и глубже гложет голод, — пролязгал Жнец, тоже поднимая глаза.

— Действительно, — сказал я, намереваясь уйти. — Так и есть. Ладно, мне пора…

— Расскажи мне историк? чудес, — продолжил он.

Про пойманное волшебство, принцев в надувных брюках осуждённых на плавание к неизвестным температурам, дорогие раны, собак с накрашенными губами,

жертвы.

— А? О, что я рассказывал этому старому рыбороту.

Так то было давным-давно. — Но они настаивали, и я напрягся, вспоминая, что тогда нёс. — Ну, всё началось, сказал я, — когда…

— Да? — многозначительно спросил дьявол.

И я побежал, о братья мои. Исторгся из зеркала в ресторане и начал жарить и распугивать жизнь из всех подряд — горячие искры разлетались из почерневших; останков, неразличимых за угловыми столами, крики, кордит и общее ощущение хода вещей — полиция и скорая помощь, проблемы. У меня в голове всё смешалось.

Эдди продал зеркало этому учреждению за пятёрку и был весь довольный, пока я не вывалился там в пылающем рванье.

— У нас ночная гулянка, а?

— Предлагаю тебе усилить охрану, Эдди.

— А ещё у нас бред, не так ли?

И я лукаво подумал, как тебе будет хуёво в скорой помощи.

Кстати, дело о поджоге мной машины дошло до суда. Это был карнавал, почти точь-в-точь мои привычные кошмары. Судья пытался подавить меня тем, что возомнил о себе. Мне стало так скучно, что я принялся звонить, как часы — древние, дедовские, в сумрачном свете запылённой потомственной прихожей. У него по коже мурашки побежали. Но изящный ход, как говорят, был, когда я прыгнул на присяжных и начал выцарапывать им глаза ногтями. Я был сердцем спектакля. Эта надо было видеть. Правда, они всё видели иначе — а некоторые больше не видели вообще.