"Татьяна Туринская. Когда меня ты позовешь" - читать интересную книгу автора

переносила постоянный сумрак. И почему-то буквально каждую секундочку всем
своим существом ощущала дикое одиночество, страшное и абсолютное. Даже на
работе, когда вокруг толклась масса народу. Даже по дороге домой. Даже дома,
пытаясь принимать участие в обсуждении семейных проблем, Кристина все равно
оставалась одинокой. Страшно, безысходно, болезненно одинокой...
А через четыре дня после страшной телеграммы пришло письмо. Как ни в
чем ни бывало, мало чем отличающееся от остальных. И уж подписанное, как и
положено, просто "Валерик". У Кристины буквально руки затряслись, когда оно
выпало из сложенной газеты. Надеялась, что он одумался, что в письме
содержатся извинения за дурацкий поступок. Ан нет, ничуть ни бывало. Потом
поняла - письмо он отправил раньше, чем телеграмму - вот и весь секрет.
Однако это не давало ответа на главный вопрос: за что, почему? То есть
человек пишет нормальное письмо любимой девушке, а назавтра отправляет
жуткую телеграмму? Где логика? Что могло произойти за один день? Что могло
столь кардинальным образом изменить Валеркино отношение к Кристине?!
Естественно, она не стала отвечать на это письмо. Зачем? Ведь уже после
этого письма Чернышев высказался максимально внятно: "Достала любовью"!
Достала, она его достала своею любовью, переборщила с телячьими нежностями.
И нет больше никакой необходимости отвечать. Жалко только, что мама
буквально неделю назад закупила целую пачку конвертов, целых пятьдесят штук.
Что ж теперь, солить их, что ли?
Насмешливые взгляды соседей и сотрудников душили в самом буквальном
смысле. Кристина задыхалась, не могла распрямить спину, плечи. Впервые в
жизни захотелось стать незаметной, прозрачной, чтобы люди глядели сквозь нее
и даже не замечали. Вот это был бы для нее самый идеальный вариант. Но они
смотрели не мимо, они смотрели прямо на нее, прямо в глаза. И улыбались. Кто
во весь рот, кто лишь чуть-чуть, пытаясь скрыть патологическую радость от
боли ближнего своего. Одни просто улыбались, другие усмехались, третьи
откровенно насмешничали. Даже находили вполне позволительным для себя
спросить в присутствии кучи свидетелей:
- Ну что, Кристина, как там твой москвич поживает? Скоро тебя заберет?
Или москвичку себе заимел?
И через месяц после начала этой нескончаемой пытки Кристина не
выдержала и уволилась. И как раз тогда и пришло второе письмо. И снова ни
словечка о телеграмме, словно бы ее и не было. Только озабоченность: почему
же это она ему не ответила? Ишь, заботливый какой! Волновался, уж не
заболела ли она, не попала ли под машину. Ну зачем, зачем он его написал?!
Уж если решил поставить точку - ставь! И не превращай ее в многоточие! А
если вдруг передумал - так покайся, попроси прощения, извинись, объясни, что
бес попутал, что просто было дурное настроение, или же был откровенно
нетрезв. Ну хоть бы что-нибудь напиши, хоть как-то объясни! Пусть не очень
логично, пусть недостаточно оправданно, но только не делай вид, что ее не
было, этой проклятой телеграммы!
Быть может, приди это письмо чуть позже, Кристина и ответила бы.
Естественно, не удержалась бы от упрека, но она хотя бы задала бы мучающий
ее неизвестностью вопрос: за что, почему?! Но пришло оно именно в тот
момент, когда ее нервы не выдержали издевательств коллег по цеху. Ведь даже
жить не хотелось, об одном жалела - что нет у нее знакомых, кто жил бы в
высотном для Владивостока шестнадцатиэтажном доме. Потому что тогда все было
бы очень даже просто: пришла бы в гости и "ненароком", "совершенно случайно"