"Татьяна Туринская. Сволочь ты, Дронов!" - читать интересную книгу автора

перевернуться, ни кружку с водой ко рту поднести самостоятельно. Попросить
той же воды и то толком не мог - язык отнялся в первые же минуты болезни, а
потому до самой смерти мог выговаривать только четыре слова: 'Да', 'Натя' (в
смысле, Настя - дочку звал, а потом и вовсе все у него Натями стали),
почему-то цифра 'Три' и самое главное, самое любимое его слово - 'Зараза'.
Говорил с трудом, но с видимым удовольствием. С утра до вечера только и
слышалось:
- Да-да-да-да! Натя, зараза! Да-да-да-да-да! Зараза!
И на дочку ругался, и на внучку, и на болезнь. Даже на Всевышнего
ругался. За то, что не забирал его, за то, что позволил так долго быть
обузой себе и близким.
Ухаживать за дедом было нелегко. Это уже потом, когда Алька немного
подросла и на нее тоже были возложены определенные обязанности, он из-за
долгой болезни худой стал, как скелет, одна только желтая кожа прикрывала
ребра. А вот матери на первых порах ох как досталось! Был дед здоровенным,
скорее даже толстым. Поди-ка попереворачивай сто двадцать килограммов
непослушного бесчувственного тела, поменяй-ка под ним постельное белье, да
утку под него подсунь. Хорошо хоть Алька к тому времени самостоятельно
стоять и даже топать по белу свету научилась, и мать все внимание
переключила на отца, Алькиного деда.
В общем, позавидовать Анастасии Григорьевне нормальный человек не смог
бы, разве что мазохист какой-нибудь. Всю жизнь, как папа Карло, вкалывала на
двух-трех работах. Даже теперь, уже три года будучи пенсионеркой,
по-прежнему бегала с работы на работу. Пенсия-то небогатая, а кушать
хочется. Да еще и Альку прокорми-ка, растущему организму много надо. Вот и
крутилась целыми днями. С утра до вечера в булочной полы надраивала, оттуда
бежала на родной завод, на котором раньше сборщицей работала. Теперь стара
стала, целый день у конвейера не выстоишь, вот и переквалифицировалась в
прачку, стала по вечерам халаты стирать в том же сборочном цехе. Там работа
тонкая, весь персонал сугубо в беленьких халатиках, как в больнице. А
коллектив - триста человек. И всех обслужи, всех обстирай на допотопной
машинке 'Рига'.
Алька тоже подрабатывала. Как четырнадцать исполнилось, устроилась на
почту телеграммы по вечерам разносить. Иной раз и в булочной матери
помогала. Особенно в плохую погоду, когда покупатели грязь килограммами на
ногах таскали. Приятного в такой работе, конечно, мало, а что поделаешь?
Матери, поди, тем более несладко. Жить-то надо, кушать-то хочется!
Они никогда не шиковали. Разве что на новый год мать немножко
раскошеливалась, и Алька с удовольствием уплетала за обе щеки салат Оливье и
тушеную капусту с настоящей свининкой. А обычно обед у Рябининых был
нехитрый - макароны или в лучшем случае рис с котлетами. Правда, в котлетах
было больше хлеба, чем мяса, да и размером те котлеты были с медный пятак.
Но все в этом мире относительно. Это у Жанки, скажем, такие котлеты вызывали
гримасу отвращения. А Алька привыкла, для нее это было вполне нормально и
даже вкусно. Потому что иной раз перед зарплатой приходилось и вовсе на
черном хлебе с чаем сидеть.
Однако ничего, и при таком питании Алька выросла здоровой девкой, и
даже почти симпатичной. По крайней мере, мальчишки в последнее время стали
поглядывать в ее сторону. Пусть она одета хуже многих одноклассниц, зато
далеко не все девчонки могли похвастать такой фигуркой, как у Альки! У тех