"Татьяна Туринская. Сволочь ты, Дронов!" - читать интересную книгу автора

оказались для нее такими же неожиданными, как и в первый раз.
Вот только теперь Дронов довольствовался легкими объятиями. И руки
оставил, не наглея, поверх майки, в аккурат на талии. Прошептал жарко прямо
в ухо, вызвав у Альки крупную дрожь по всему телу:
- Ты ведь еще маленькая... Ты уверена?..
Алька не ответила. Откинула голову назад и чуть-чуть набок, прижимаясь
к Дронову, подставляя шею под поцелуй, красноречиво вытянула майку из под
его рук, словно бы нечаянно оставив одну из них при этом не на талии, а
несколько ниже. Так, что половина его ладони лежала теперь на талии, а
вторая - поверх трусиков. Положение же второй руки Дронов исправил сам -
'согласно штатному расписанию'. И Алькина грудь опять словно бы сама
впрыгнула в его ладонь. Теперь все было почти как тогда. Вот еще бы...
Дронов сам вспомнил, где согласно тому же 'штатному расписанию' должен
быть 'разведчик'. Вот только не стал спешить, как в первый раз. Мучил Альку,
пробираясь к заветной цели бесконечно долго, буквально по миллиметру. И,
едва 'вражеский лазутчик' нарушил границу, из Алькиной груди вырвался все
тот же не то вздох, не то стон. И тело, как и в первый раз, приглашающе
выгнулось навстречу.
- А мать?.. - хрипло спросил Дронов.
- Не бойся, - еще теснее прижимаясь к нему, так же хрипло ответила
Алька. - Она теперь каждый вечер предупреждает о своем появлении условным
звонком. Думает, что мы каждый день делаем это...
- Тогда не будем ее разочаровывать.
'Разведчик' покинул гостеприимное логово условного противника. Алька
разочарованно ахнула. Но она зря волновалась - Дронов, по-прежнему прижимая
драгоценную ношу к себе, приподнял Альку и отнес на диван. И тогда
'лазутчик' вернулся на положенное место. И даже не один - прихватил с собою
соратника. Но к великому Алькиному сожалению, снова ненадолго. Чтобы скоро
уступить место 'основным силам противника'...
Если бы Алька могла о чем-то думать, она бы расхохоталась. А может,
расплевалась бы. Потому что Витька Кузнецов, оказывается, сущее дитя, притом
дитя неумелое. И сам он... Но в те мгновения Алька ни о чем не могла думать.
Даже радости не было. А то, что она чувствовала, при всем своем желании не
смогла бы описать словами. Потому что сочинять стихи никогда не умела, а
описать свой восторг прозой - значит, унизить, бесконечно умалить его. Одно
знала в то мгновение, впрочем, знала даже не задумываясь, не размышляя,
просто на уровне подсознания: что бы ни произошло с ней в дальнейшем, что бы
ни произошло с Дроновым, что бы ни произошло между ними - она никогда в
жизни ни о чем не пожалеет.
Увы - к бесконечному сожалению обоих, и 'основные силы противника' не
могли находиться на чужой суверенной территории вечно. Пришли,
побезобразничали немножко, пошалили, порезвились вволю, доставив немалое
удовольствие обеим сторонам 'военного конфликта', и отступили, невзирая на
усилия хозяйки не выпускать пленных обратно...
Ноги затекли в неудобном положении, коленки саднило от трения о жесткое
покрывало дивана. Но Алька этого не замечала. А может, даже от этого
получала удовольствие? Вот только было немножечко обидно, что уже все между
ними произошло, а Дронов ее даже ни разу не поцеловал. Как-то это
неправильно. Обычно ведь все начинается с поцелуев, а Дронов почему-то сразу
'в дамки' полез. Теперь-то уж ему не до поцелуев. Алька читала в женских