"Надежда Тутова. Уж замуж невтерпеж " - читать интересную книгу автора

охочего до золота мужика явился Леший.
- Ах ты старый коряжник! Ишь чего удумал! Думаешь, раз ручейник, так
можешь за воду деньгу брать? Пошел вон в свою затону! И чтоб я тебя не видел
в своем лесу! А не то позову поглядеть на такого находчивого Водяного - он
давно в гости просится! - раскричался Леший.
Ручейник? Не слышала о таких. С другой стороны, если есть Болотник,
отвечающий за болота, Леший, берегущий лес, Водяной, хранящий озера, да
реки, то почему не быть ручейнику - сторожу ручья? Но видимо ручейников
много, поскольку Леший его не по имени называл, это я точно знаю (есть
что-то такое в имени магических существ, что позволяет точно сказать - это
имя: то ли перезвон голоса, то ли значимость слова, а то ли магия сама по
себе). Нехотя и все время оглядываясь, ручейник пошел прочь с поляны. Да, не
стоит тут задерживаться, а уж тем более, вновь ходить к ручью.
- Послушайте, а вы кто? - обратился Фларимон к пустому месту: Леший,
вот только что стоявший в нескольких шагах от нас, исчез, будто в воздухе
растворился, оставив после себя запах кленового сиропа. - Э... А где он? -
парень удивленно уставился на меня.
- Не знаю.... Это ж Леший, он может быть где угодно, - я пожала
плечами, изо всех сил изображая полную неосведомленность.
- Леший? А разве он есть? - в фиалковых глазах Фларимона застыло чисто
детское любопытство.
- Конечно, есть. Ты же сам видел... Ой, твоя рука! - опомнилась я.
- Да в порядке все, - попытался отмахнуться он, но под моим настойчивым
взглядом, протянул руку. - Смотри сама... На мне быстро заживает...
И, правда: там, где еще пару минут назад поднимался волдырь, осталось
лишь красное пятно на коже, да и то неопасное на вид.
- Да... быстро заживает, - пробормотала я.
Подозрительно, да не мне выпытывать этот секрет - сама грешна.
- Может, все-таки поедим? Не зря же ты старалась... - слабо улыбнулся
Фларимон.
Он прав, тем более что недавний переполох лишил меня сил, пусть всего
лишь духовных.
- Только нож дай, я попробую порезать птичку, пока ты снова не обжегся.
Фларимон поворчал, больше для виду, но достал из очередной складки
седельной сумки нож (тот самый, что и в первый день, но теперь по моему
настоянию заточенный). Немножко поколебавшись, отдал его мне, и правильно:
он, похоже, еще не остыл от происшествия, вдруг кинется вдогонку за
ручейником...

За прошедшие вечера у нас установилась традиция: сначала мы едим, а
потом Фларимон рассказывает что-нибудь из своих приключений. Рассказывает он
хорошо: легко ведет за собой, будто видишь все своими глазами, и не хочется,
чтобы история заканчивалась (мне такого не дано: в детстве папа решил,
неизвестно с какого перепугу, что я буду выразительно рассказывать старинные
баллады, хорошо хоть не петь - с моим-то голосом. Два дня он мучался над
тем, чтобы я героически произносила: "И пал, сраженный вражеским копьем,
Асгольд Рукобородый!", причем с надрывом и слезами в голосе. Бесполезно!
Поначалу я просто бубнила строчку себе под нос, потом стала говорить громче,
но таким заунывным голосом, что даже стойкие рыцарские псы начинали скулить.
Папа махнул рукой и больше меня не трогал...). А вот сегодня все иначе. И