"Надежда Тутова. Уж замуж невтерпеж " - читать интересную книгу автораХафела твердо верит в свои заблуждения, не желая видеть правды. Пока мне это
на руку, но от ее непроходимой тупости уже тошно. А на счет каракулей она не права: мой учитель чистописания всегда хвалил работы по письму, намекая, что не будь я девушкой из такой семьи, как моя, вполне могла бы подрабатывать писарем, причем в посольствах Фелитии на эльфийских землях, дескать, такие же завитушки могу выводить. Папа, правда, говорил, что эльфы так не пишут, потому как замудрености им не нужны, но люди свято верят в свои заблуждения. Да я и сама что-то не слышала про писарей-девушек. - Объяви всем, что помогающих этой... нахалке, я буду лишать ежевоскресной маалы! Вот уж наказание, умора, ей-ей! Маала - настойка калины, репы и вездесущей моркови, раздается после воскресной службы всем жителям замка: по ложке женщинам и детям, по малюсенькому стаканчику мужчинам, считаясь благодатью и милостью леди Хафелы. По случайным разговорам - гадость несусветная, только в больших количествах, да с добавлением чурбань-травы, придающей маале крепости (вот я и узнала, что за траву добавили разбойники в вино, от которого я захмелела!), можно пить, но только хорошо закусывая. От хмельных изысканий меня отвлек голос Бибиру: - А письмецо-то я сжег! Сразу занялось, да так ярко!.. Да закрывайся же ты! Что? Мое письмо? Оно... сгорело?.. Но... маман... папа... я... Они не узнают, где я... Я больше не слушала препираний за дверью: к чему слушать гадости и глупости в свой адрес? Воистину: подслушивающий ничего хорошего о себе не услышит. Но не это было обидно. Я ведь ни о чем не просила, ни в чем не упрекала, а они... Маман... Папа... Слезы нерешительно коснулись ресниц, целый поток. Да за что же это, Всевышний? Чем прогневила Тебя? Что сделала такого, что словно вора запирают?! Я могу многое простить, еще больше стерпеть, даже понять, но этого... Я не звала никого, не просила о помощи, просто пыталась успокоить родителей. Но даже в этой малости мне отказано! Заговорщики, наконец, управились с замками, ушли, празднуя победу, а я сидела на полу, уткнувшись в колени, и ревела, словно девчонка малая, потерявшаяся в лесу, боясь звуками потревожить кого-то страшного, но выплакивая всю боль. Все тело занемело, даже пальцы на ногах затекли. А все потому, что неизвестно, сколько времени на полу просидела: когда меня замыкали, сумерки только спускались на теплую землю, а сейчас вовсю светила луна. Странное дело: плачешь так, словно всю душу выплакать хочешь, ведь боль сильная терзает, но, наревевшись, засыпаешь, да так крепко, а главное - без сновидений. Вот и я - слезы не то, что ручьем, рекой текли, а заснула, словно и не было ничего. И никаких сонных капель знахаря Захана не надо. Знахарь... Бибиру... Хафела... письмо... мамочка, папочка... Слезы вновь покатились из глаз. - Хватит! Довольно! Я не буду больше плакать! - голос звучал хрипло, сипло, срываясь даже на такой малости слов. Нет уж, довольно слез! Хватит тут сырость разводить! Да, сказать легче, чем сделать. Но... Я девятнадцать лет жила, словно по течению речки плыла: не спорила, не шалила, куда вели, туда и шла. И если детство таким и должно |
|
|