"Марк Твен. Письма с Земли" - читать интересную книгу автора

1. Во-первых, я напомню вам тот поразительный факт, с которого я
начал, а именно - что человек, хотя он, подобно бессмертным,
естественно, ставит соитие выше всех других радостей, все же не допустил
его в свой рай! Даже мысль о соитии возбуждает его. Когда ему
предоставляется возможность осуществить его, он приходит в исступление и
готов поставить на карту жизнь, репутацию, все - даже свой нелепый рай,
- лишь бы использовать этот случай и достичь чудесной кульминации. С
юности и до старости все мужчины и все женщины ставят соитие выше всех
других удовольствий, вместе взятых, и однако, как я уже сказал, ему нет
места в их раю, его заменяет молитва!
Да, они ценят его чрезвычайно высоко, и все-таки, подобно всем
другим их так называемым "блаженствам", оно чрезвычайно жалко. Даже в
лучшем случае этот акт у них невообразимо краток - с точки зрения
бессмертного, я хочу сказать. И в повторении его человек ограничен
настолько, что... нет, бессмертным этого не понять. Мы, испытывающие это
наслаждение и его высший экстаз без перерыва и остановки в течение
столетий, никогда не сумеем по-настоящему и с должным сочувствием
постичь ужасающую нищету людей во всем, что касается этого великолепного
дара, который, когда им владеют так, как владеем мы, делает все
остальные удовольствия ничтожными и ничего не стоящими.
2. В человеческом раю _все поют!_ Человек, который на Земле не пел,
там поет; человек, который на Земле не умел петь, там обретает эту
способность. И это вселенское пение длится постоянно, непрерывно, не
перемежаясь ни минутой тишины. Оно продолжается весь день напролет, и
каждый день по двенадцать часов подряд. _И никто не уходит_, хотя на
земле подобное место опустело бы уже через два часа. И поют только
псалмы. Да нет, всего один псалом. Слова всегда одни и те же,
исчисляются они примерно десятком. В псалме этом нет и подобия ритма или
хоть какой-нибудь поэтичности: "Осанна, осанна, осанна, Господь Бог
Саваоф, ура, ура, ура, вззз, бум!.. а-а-а!"
3. Одновременно все до единого играют на арфах - все эти мириады! -
хотя на земле не нашлось бы и двадцати человек на тысячу, которые умели
бы играть на музыкальных инструментах или хотели бы этому научиться.
Представьте себе этот оглушающий ураган звуков - миллионы и миллионы
голосов, вопящих одновременно, и миллионы и миллионы арф, отвечающих им
скрежетом зубовным! Скажите мне: разве это не ужасно, не отвратительно,
не безобразно?
И вспомните: все это проделывается, чтобы вознести хвалы, чтобы
доставить удовольствие, польстить, выразить свое обожание! Хотите знать,
кто же по доброй воле готов терпеть такое странное восхваление,
достойное сумасшедшего дома? И кто не только терпит его, но и радуется
ему, наслаждается им, требует его, _приказывает_, чтобы хвала была
именно такой? Замрите.
Это - бог. Бог людского племени, хочу я сказать. Он восседает на
Престоле, окруженный двадцатью четырьмя высшими сановниками, а также
другими придворными, взирает на бесконечные квадратные мили своих
неистовствующих поклонников, и улыбается, и мурлычет, и довольно кивает
на север, на восток, на юг - готов поручиться, что во всей вселенной
никто еще не измыслил более нелепого и наивного зрелища.
Нетрудно догадаться, что изобретатель этого рая не придумал его