"Марк Твен. Человек, который совратил Гедлиберг" - читать интересную книгу автора

послужит новой вехой в деле нравственного возрождения страны... И так
далее и тому подобное.
К концу недели ликование несколько поулеглось. На смену бурному
опьянению гордостью и восторгом пришла трезвая, тихая, не требующая
словоизлияний радость, вернее чувство глубокого удовлетворения. Лица всех
граждан Гедлиберга сияли мирным, безмятежным счастьем.
А потом наступила перемена - не сразу, а постепенно, настолько
постепенно, что на первых порах ее почти никто не заметил, может быть даже
совсем никто не заметил, если не считать Джека Холлидея, который всегда
все замечал и всегда над всем посмеивался, даже над самыми почтенными
вещами. Он начал отпускать шутливые замечания насчет того, что у некоторых
людей вид стал далеко не такой счастливый, как день-два назад; потом
заявил, что лица у них явно грустнеют; потом, что вид у них становится
попросту кислый. Наконец он заявил, что всеобщая задумчивость,
рассеянность и дурное расположение духа достигли таких размеров, что ему
теперь ничего не стоит выудить цент со дна кармана у самого жадного
человека в городе, не нарушив этим его глубокого раздумья.
Примерно в то же время глава каждого из девятнадцати именитейших
семейств, ложась спать, ронял - обычно со вздохом - следующие слова:
- Что же все-таки Гудсон сказал?
А его супруга, вздрогнув, немедленно отвечала:
- Перестань! Что за ужасные мысли лезут тебе в голову! Гони их прочь,
ради создателя!
Однако на следующую ночь мужья опять задавали тот же вопрос - и опять
получали отповедь. Но уже не столь суровую.
На третью ночь они в тоске, совершенно машинально, повторили то же
самое. На сей раз - и следующей ночью - их супруги поежились, хотели
что-то сказать... но так ничего и не сказали.
А на пятую ночь они обрели дар слова и ответили с мукой в голосе:
- О, если бы угадать!
Шуточки Холлидея с каждым днем становились все злее и обиднее. Он
сновал повсюду, высмеивая Гедлиберг, - всех его граждан скопом и каждого в
отдельности. Но, кроме Холлидея, в городе никто не смеялся; его смех
звучал среди унылого безмолвия - в пустоте. Хотя бы тень улыбки мелькнула
на чьем-нибудь лице! Холлидей не расставался с сигарным ящиком на треноге
и, разыгрывая из себя фотографа, останавливал всех проходящих, наводил на
них свой аппарат и командовал: "Спокойно! Сделайте приятное лицо!" Но даже
такая остроумнейшая шутка не могла заставить эти мрачные физиономии
смягчиться хотя бы в невольной улыбке.
Третья неделя близилась к концу - до срока оставалась только одна
неделя. Был субботний вечер; все отужинали. Вместо обычного для
предпраздничных вечеров оживления, веселья, толкотни, хождения по лавкам,
на улицах царили безлюдье и тишина. Ричардс сидел со своей женой в
крохотной гостиной, оба унылые, задумчивые. Так проходили теперь все их
вечера. Прежнее времяпровождение - чтение вслух, вязанье, мирная беседа,
прием гостей, визиты к соседям - кануло в вечность давным-давно... две-три
недели назад. Никто больше не разговаривал в семейном кругу, никто не
читал вслух, никто не ходил в гости - все в городе сидели по домам,
вздыхали, мучительно думали и хранили молчание. Все старались отгадать,
что сказал Гудсон.