"Марина Юденич. Ящик Пандоры" - читать интересную книгу автора

обыватель, мозги которого находятся под непрестанным воздействием мастерски
сработанных рекламных роликов. Татьяне было бы куда как милее, если бы
квартиру оформили пусть и за большие деньги, но именно в том стиле, в
котором появилась она на свет в начале нынешнего века. Чтобы стены частично
были покрыты панелями из дерева хороших дорогих сортов, а частично - обиты
специальным шелком или другой тканью, чтобы двери были тяжелыми, с литыми
лагунными или бронзовыми ручками, чтобы в одной из комнат непременно
восстановили камин, который наверняка украшал квартиру раньше... Но
приходилось довольствоваться тем, что было в наличии. В принципе и этого
оказалось Татьяне достаточно для того, чтобы почувствовать себя значительно
лучше.
Собственно, теперь пришло время поведать о главном. И первым на пути к
истине возникал вопрос: зачем понадобилась Татьяне эта тайно снятая
квартира, откуда взялось острое желание видеть ее (и себя!) в интерьерах
начала века? Ответить на этот вопрос, по крайней мере понятным собеседнику
образом, Татьяна не смогла бы и теперь. Хотя ответ был ей известен: она
ощущала его внутри себя, как ощущает животное некую насущную потребность,
объяснить природу которой внутренне, самому себе, оно вполне в состоянии.
Достаточно верно охарактеризовал ее теперешнее состояние Подгорный: говорить
Татьяна так и не научилась.
Зато понимала теперь много больше, чем раньше, и еще большего хотела.

То, что судьба совершила большую, если не сказать непростительную,
ошибку, когда определила ей родиться в той семье, в которой ей суждено было
родиться, Татьяна поняла довольно рано, лет в двенадцать. Тогда, читая
"Суламифь" Куприна (а читала она много и с удовольствием, хотя никто ее к
этому не то что не принуждал, но и не приучал даже), Татьяна наткнулась на
удивительную фразу. "Не знаю почему, но с самого раннего детства меня влекло
к колесницам знатных..." - признавалась Суламифь царю Соломону. Суламифь -
скромная девушка из виноградника, вознесенная любовью великого царя выше его
собственного трона. Мало задумываясь тогда о предмете и еще меньше понимая в
иерархии общества, в котором жила, Татьяна поняла, а скорее почувствовала
сразу: сказано было и про нее тоже - ей надлежало быть в когорте "знатных".
Непонятным до поры было другое. Судьбу Суламифи, как и тысяч других воспетых
в прозе и поэзии, проживающих свои блестящие жизни за два часа экранного
времени Золушек, она постоянно примеряла на себя и всякий раз, как красивое,
но явно не к лицу платье, отбрасывала в сторону, не в состоянии
сформулировать причины, но остро ощущая: нет, это не мое. Шли годы, но
желаемый образ, к которому следовало бы стремиться и в который, согласно
высшей справедливости, должна была бы воплотиться Татьяна, приступая наконец
к исполнению своей истинной миссии в этой жизни, так и не определился.
Напротив, контуры его были по-прежнему неясны, размыты и легкой туманной
дымкой витали где-то в глубинах ее сознания, а количество отвергнутых
моделей с каждым годом возрастало. В конце концов растворялась в унылой
тоске серых будней и вера в то, что ей, Татьяне, и вправду суждено в этой
жизни больше, чем дано при рождении, и, стало быть, надо учиться жить
заново, без мечты, без тревожного ожидания настоящей жизни, которая вот-вот,
может, уже следующим утром, встретит ее на ближайшем перекрестке. От этого
становилось тоскливо. Желания обживаться в реальной жизни, в ее обыденном
унынии и беспросветности не было никакого. Напротив, возникало порой острое