"Марина Юденич. Ящик Пандоры" - читать интересную книгу автора

стачинские времена, утопающих в зелени любовно высаженных жильцами
кустарников и деревьев, тоже не любили это чуждое, инородное тело. Ощущения
их были, очевидно, сродни тем, что испытали жители французской столицы,
впервые узрев обугленный остов какого-то гигантского монстра, вонзившийся в
безоблачное небо Парижа, - железную конструкцию Эйфелевой башни. Кроме того,
башня была классово чужда менталитету жителей окрестных домов, в большинстве
своем научных работников средней руки и тех, кого в далекие уже имперские
времена называли инженерно-технической интеллигенцией. Она была обителью
новых, непонятных и неприятных им людей, захвативших теперь власть в стране
и не считающих необходимым скрывать свое вызывающее благополучие, как делали
это прежние хозяева жизни. Их охраняли словно сошедшие с экранов западных
фильмов крепкие молодые люди в строгих темных костюмах и с неизменными
рациями в руках; сутками напролет они неспешно прогуливались вокруг башни.
Лимузины их руководителей в сопровождении одной, а то и нескольких машин
охраны проносились по ленте виадука, пронизывая окрестности громким
завыванием сирен и мерцанием сине-красных проблесковых огней, Сотрудники
рангом пониже подкатывали на автомобилях поскромнее, аккуратно расставляя
свои машины на стоянках, образующих вокруг башни еще одно кольцо по всему
внешнему периметру. С началом рабочего дня стоянки были, как правило,
заполнены до отказа, своим разнообразием и великолепием напоминая
выставочные ряды престижного автосалона. Разумеется, вся эта автомобильная
роскошь у обладателей скромных "Жигулей" и подержанных "Волг" не вызывала
никаких иных чувств, кроме глухого раздражения и неприязни. К тому же жители
окрестных домов, торопясь на службу, теперь вынуждены были делать большой
круг, объезжая на своих стареньких авто территорию, захваченную пришельцами.
В башне имели обыкновение работать допоздна, случалось, что и ночи
напролет: голубые огни светящихся окон таинственно мерцали в ночи. И это
тоже почему-то раздражало обитателей старых домов. Им казалось, что в своем
зеркальном поднебесье новые люди творят что-то страшное, недоброе,
направленное против каждого из них персонально и всей привычной им
действительности в целом. Впрочем, истинная причина этого раздражения была
совершенно иной, но скрывалась от старых жильцов в их же собственном
подсознании. Заключалась она в том, что бывшая имперская система
сформировала в них весьма специфическое отношение к труду. Им чужда и
враждебна была мысль о том, что оплата труда может быть тем выше, чем более
продуктивным он окажется, причем - практически до бесконечности. Что
заработанные таким образом средства можно не таясь и без всяких проблем
потратить потом на себя, исполняя со временем любые свои самые сокровенные
желания. Теперь же подсознание их вынужденно признавало, что источник
возмутительного благополучия "новых" кроется именно в их бесконечной,
трудной, смертельно порой опасной работе. Однако допустить, чтобы мысль эта
проникла в сознание и стала доступна восприятию людей, оно, подсознание, не
считало себя вправе. Для них это знание стало бы причиной жесточайшего
разочарования в себе и во всех своих прежних принципах и устоях. Работать
по-новому они не умели - слишком крепки были путы прошлого. Оставалось одно:
признать полную собственную непригодность к новой жизни. Но такое испытание
оказалось бы не по силам тем, кто не смог перестроиться на марше. Спасение
нашли они за стеной психологической защиты, суть которой сводилась к
объявлению всех, кто в новую жизнь вписался, мерзавцами и преступниками, чей
век не долог. И стало быть, надо только терпеть и ждать, а это было привычно