"Дубравка Угрешич. Форсирование романа-реки " - читать интересную книгу автора

бывало каждый раз при пересечении границы, и тогда, когда он испытал
неожиданное, глупое чувство униженности от того, что швейцар в холле
гостиницы безо всякой причины уставился на его дорожную сумку с надписью
"Аэрофлот". А в своем номере, Распаковав вещи, он лицом к лицу столкнулся с
реальным фактом, страшным, как удар под ложечку, - рукопись была здесь, с
ним, и самым ужасным было то, что пути назад ему нет. Как же глупо все
получилось, как невероятно глупо! Боже, Зденка! Он не понимал, не осознавал
ничего до самых последних минут на вокзале. Когда они стояли там, он,
облокотившись на окно, а она на перроне, он впервые понял, что на самом деле
ее ненавидит. Он понял, что ненавидит ее с такой же силой, с какой все
прошлые годы думал, что любит. Он содрогнулся при мысли, что в тот день она,
возможно, знала, что делает, и что все шестнадцать лет их брака она
целенаправленно искала в нем слабое место, вынюхивала, копалась, только для
того, чтобы было за что его зацепить, подмечала его слабости и хранила их,
как в кладовке под замком, а потом при необходимости коварно извлекала на
свет. "Трусики. Не забудь, маленькие, бикини..." Она произнесла эти слова со
своей обычной кокетливой двусмысленностью, которая вызвала в нем приступ
гадливости. А ведь именно эта ее двусмысленность когда-то возбуждала его так
же, как сейчас возбудила мужчину в соседнем окне, который, услышав ее слова,
ухмыльнулся... Как неожиданно все вдруг лопается по швам и предстает в
совершенно гротескном виде! И почему только так поздно, не вовремя?
Здесь в комнате, на столе, лежал его роман, похожий на дух, выпущенный
из бутылки. Его искупление и его наказание. Ему почудилось, что он слышит
собственный пульс, его опасные удары, и страх снова сжал Яну горло. Встать,
нужно встать, это сейчас самое важное, сдвинуться с места, спуститься к
людям, все как-нибудь утрясется...
Ян Здржазил продолжал неподвижно сидеть на крышке унитаза, уставившись
на равнодушные плитки. Потом, все еще как в бреду, он медленно встал, шагнул
в ванну и пустил сильную струю горячей воды. Вода горячая. Родина далеко.
Плитки голубые. Ванна белая. Ян в ванне. Ванна в... Загребе... за-гребе,
за-гербе, за-гробе...

6

Пипо Финк пружинящей походкой приближался к Хрустальному залу. Перед
входом в зал толпился народ, слышался громкий гул голосов. Одни стояли,
другие сидели, третьи прогуливались и переговаривались, останавливались
возле стола, где можно было получить доклады участников встречи, программу,
приемник с наушниками для синхронного перевода. Пипо заглянул в зал, обвел
его взглядом. В глубине он увидел Пршу, который суетился, останавливал
каких-то людей, размахивал руками, жестикулировал, энергично морщился, то
есть вел себя именно так, как и должен вести себя человек, отвечающий за то,
чтобы дело шло как надо. Кто-то один спокойно сидел в первом ряду, время от
времени поднося к уху наушник, видимо проверяя, не началось ли заседание.
Человек, который больше верит своим ушам, чем глазам, - подумал Пипо. Через
зал скользящей походкой двигался официант, Прша остановил и его, сказал
что-то, замахал руками, нахмурил брови. Лицо официанта осталось совершенно
равнодушным. Они привыкли к тому, что каждую неделю здесь что-то происходит:
конгресс социологов, симпозиум кардиологов, конференция политологов,
заседание археологов, конкурс на лучшего спортсмена года, кулинарный