"Дубравка Угрешич. Форсирование романа-реки " - читать интересную книгу автора

переводчицами с иностранными участниками встречи. Они к животным не
относятся, - заключил Пипо, - они гладкие, блестящие, металлические,
совершенной аэродинамической формы. ("Смотри, - сказал Пипо на днях один
знакомый, оглядываясь вслед какой-то женщине, - смотри, вот это красота!
Просто авиалайнер!")
Пипо медленно обвел глазами присутствующих. Шумная компания. Барсуки,
крокодилы, обезьяны, медведи, пепельно-серый орел... Но волков здесь нет,
Прша преувеличивает, писатель писателю - мышь, ну, может быть, крыса, но
никак не волк... Впрочем, писатели похожи на людей, а люди всегда немного
похожи на животных, подумал примирительно Пипо, сделал стоп-кадр и принялся
его внимательно рассматривать. На третьем плане он заметил двух-трех женщин
среднего возраста, каждая стояла сама по себе и внимательно перелистывала
материалы. Иностранки, переводчицы. Переводчицы всегда, во-первых, средних
лет некрасивые женщины (только такие могут заниматься этим скучным делом -
переводить писателей маленьких литератур); во-вторых, выглядят какими-то
пыльными (переводят, поэтому мало бывают на свежем воздухе); в-третьих,
немодно одеты (у переводчиков невысокие гонорары); в-четвертых, скромны (по
самой природе профессии). И каждая случайно застряла в маленькой и никому не
нужной литературе, в маленьком и никому не нужном языке. Возможно, когда-то,
когда она была молодой, ее трахнул какой-нибудь из наших писателей, трахнул
и забыл. А она не забыла. И из уважения к давнишнему траханью теперь
переводит. Переводит, потому что из-за траханья застряла в никому не
известном языке, да так там и осталась, и теперь уже некуда деваться.
- Привет! - раздалось над ухом у Пипо. Это была Эна Звонко,
однокурсница Пипо, журналистка. Эна была высокой, ростом почти с Пипо. Ее
отличала какая-то трагикомическая дисгармония, которая проявлялась даже не в
фигуре, а просто в движениях. Будто бы она, внезапно удивившись тому, что
умеет ходить, тут же забыла, как это делается. Из-за роста и обуви сорок
четвертого размера Эну на факультете звали Каланчой. У Каланчи была длинная
шея и маленькая голова, проницательный взгляд темных глаз и непереносимо
скорбное выражение лица. Всегда, сколько они уже знакомы, на ней лежала
печать несчастья, которую она носила, как старомодную брошь. Сказочное
животное, комбинация страуса с жирафом. Краем глаза Пипо проследил нежную
линию Эниного профиля. Ну что человеку делать с нежным профилем,
патетической душой и ногой сорок четвертого размера, - подумал Пипо, а потом
вспомнил, что он и Каланча как-то давно... Два-три раза, не больше. Пипо
иногда казалось, что она влюблена в него. В похожих ситуациях она всегда вот
так же приклеивалась к нему и молчала. Клейкая лента. Скотч.
- И что скажешь? - спросил Пипо беззаботно.
- Ничего, - сказала жираф, страус и Каланча и направилась к входу в
зал. - Ты идешь?
- Я еще подожду, - сказал Пипо и снова включил камеру, теперь уже с
высоты птичьего полета. Вся масса присутствующих медленно двигалась в
сторону входа в зал, будто всасываясь в него через какую-то воронку. Пипо с
удовлетворением наблюдал, как кадр постепенно пустеет. Минута показалась ему
исторической: литература, которая через воронку вытекает из кадра
современности... Нет, это не его время и не его пространство. Он случайно
родился здесь и случайно застрял. Он не принадлежит к миру животных. У него
нет жирных волос и пакостного взгляда. Он в своих мечтах готовил себя к
иному. Не к этому. Это вообще не его столетие. Нет, он все-таки что-то