"автор неизвестен "Рынок на обочине" [U]" - читать интересную книгу автора

ни в чем неповинному населению "Пшеничную" по 20 "штук" из соседнего
гастронома и трусы по четверть лимона, при виде которых мосье Кардена
немедленно хватил бы апоплексический удар.
Трофимыч пытается втолковать мне теорию, что любой товар стоит столько,
сколько за него могут заплатить. А я, находясь на более правой позиции,
убеждаю его, что весь наш рынок - махровая спекуляция, за занятие которой
на заре своей власти рабочие, крестьяне и матросы "рыночников" старшего
поколения без суда и следствия расставляли у первой попавшейся
вертикальной поверхности и, смачно выплюнув самокрутку, кардинально
перевоспитывали с помощью изобретения господина Мосина, образца 1898 года,
калибра 7,62.
- И хоть жили мы, - говорю, - не богато, но моя мать при виде ценника
на сосисках и сметане корвалол пивными кружками не глотала, а батя с
получки выпивал на заводе с друзьями стаканчик "Столичной" от души, а не
мерил, как нынче, дозу самогонки аптечной мензуркой, рукавом не занюхивал
и слезою горькой не запивал.
Трофимыч опять свои доводы проталкивает: конкуренция, монополия,
инфляция...
- Чего ты понимаешь? - говорит. - Серость! Ты даже основ-то не слышал.
Ну, что такое лизинг? Холдинг? Бартер?
Раскричался, руками размахивает. Хоть на трибуну с графином выводи.
Того гляди слюна пойдет.
- Ты, - замечаю, - не ори. И руками руль хоть изредка придерживай. А то
вляпаешь какому-нибудь своему другану-брокеру поперек "Мерседеса", и он с
нас по всем волчьим законам твоего рынка всю шкуру до костей соскребает.
Так, слово за слово, по ходу этой деликатной дискуссии выехали мы за
город. И вдруг Трофимыч берет резко вправо и притормаживает. С пятого
качка тормоза у нас насмерть берут. Останавливаемся.
- Пойдем,- говорит Трофимыч. - Поможем.
Я ногтями две недели нестриженными лобовое стекло поскреб, которое от
жгучего мороза льдом изнутри покрылось и через образовавшуюся амбразуру
вижу любопытную картину.
Стоит перед нашим бампером на обочине ВАЗ-21099. "Мокрый асфальт".
Ну, это ладно. С шедеврами Тольятти мы свыклись. Но рядом с этой
"девяносто-девяткой" располагается с поднятой рукой, прямо скажем, не
рядовая дама лет двадцати пяти в роскошном полушубке, джинсах и сапогах,
какие мой товарищ жене купил, предварительно продав машину и телевизор.
- Ага,- говорю,- джентельмен! У тебя дедушка в палате Лордов часом не
заседал?
Иди, замерзай с ней на пару вместе со своими рынками и биржами. Как
станете цвета ее машины, я вас сюда перенесу. Котяра...
- Пойдем, - упирается Трофимыч. - Продолжим прения на свежем воздухе.
- Сейчас, - бурчу,- из этого "асфальта" небось кавалер с канистрой
вылезет и бензин клянчить начнет. А подружку свою живцом на такого
долдона, как ты, выставил. И совсем было я приготовился с тепого плацдарма
лицезреть дальнейший разворот событий, как возникла в моей, одурманенной
Трофимычевыми теориями голове одна коварная мысль.
- Ладно, - говорю. - пойдем. Но поклянись мне страшной клятвой, как
клялся давеча крупный теоретик Егор Гайдар о неизбежности светлой жизни,
что в мои действия ты встревать не будешь, а в случае чего, станешь только