"Мамзель д'Артаньян "Гусары"" - читать интересную книгу автора

хозяйку дома, Аглаю Федоровну Кириченкову - пухленькую сорокалетнюю деву,
востроносую и весноватую, в очках, с белокурой покупной косой, тщательно
уложенной на затылке, в изящном домашнем платье масака . Чуть ли не на
цыпочках пройдя через залу, она тихонько заглянула в дверь, которая вела
"на маменькину половину", - и замерла в невольном восхищении, втягивая
бекасиным носом аромат жасминных духов, турецкого табака, кожи, пороха,
помады для усов, и еще чего - то неуловимого, сладко щекотавшего ей нос и
душу. а столике, перед большим зеркалом лежал футляр с бритвами, у стены
стоял раскрытый погребец, на рассохшемся комоде, блестя черной
лакированной кожей козырьков, красовались два кивера, а на спинке стула
проветривался парадный ментик, так и сверкавший бранденбурами , - Аглая
Федоровна даже протянула было руку погладить темно - зеленое сукно... но -
как можно! Порядочной девице из приличного дома!
В глубине комнаты была еще одна, узкая, дверь, покрытая изжелта -
белой, наполовину облупившейся краскою, - дверь эта давно бы обратилась в
пепел, когда бы дамские взгляды и впрямь, как об этом пишут во французских
романах, обладали способностью воспламенять. Аглая Федоровна
внимательнейшим образом оглядела себя, стряхнула с платья несуществующую
соринку, поправила косу и тихохонько подкралась к заветной двери.
Прислушалась. Тихо. Разочарованно вздохнув, перезрелая девица тем же
манером, на цыпочках, вышла из комнаты и направилась на поварню, где сразу
же принялась шепотом распекать кухарку Маланью за то, что та, не узнав
наперед, почивают ли еще господа офицеры, взялась готовить яичницу, коя
теперь непременно должна была пережариться или остыть. Заодно досталось
горничной Липке, наспех завтракавшей простоквашей с хлебом, - почему у
господ офицеров пыль с комода не вытерта?!
...Между тем предмет столь нежной заботы уже полчаса как изволил
проснуться, и теперь полулежал на кожаном диване, подоткнув под спину
подушку и с наслаждением предаваясь dolce far niente , кое, как известно,
для военных составляет удовольствие редкое и высоко ценимое.
Это был мужчина лет тридцати, русоволосый, небольшого роста, но
прекрасно сложенный. Шрам на левой скуле ничуть не портил его лица, с
интересною бледностию и с почти безукоризненно правильными чертами.
Левую руку он заложил за голову, правой чесал за ухом хозяйкиного
любимца Ваську, - а тот, развалясь у офицера на животе, блаженно урчал,
изредка взмявкивая и то выпуская, то вбирая коготки от переполнявшего его
наслаждения. Услышав шаги хозяйки, постоялец насторожился и прижал кота,
беззвучно шепнув ему: "Тихо!", а когда она ушла, облегченно выдохнул:
"Пронесло!"; при этом по его тонким губам скользнула презрительная усмешка.
Впустую пропадали пламенные взгляды, напрасны были платье масака с
вырезом вместо обычного пюсового с пелеринкой, покупная коса и каблучки:
штаб - ротмистр - ского гусарского полка Сергей Кириллович Земский,
недавно переведенный из гвардии за дуэль, был не для таких, как m - lle
Кириченкова!
аконец гусару наскучило бездействие. Он стряхнул с себя разнежившегося
кота, потянулся, сел, пригладил волосы и задумчиво обвел глазами комнату.
Взгляд его остановился на походной кровати, где спал, по - детски
свернувшись калачиком, юноша лет шестнадцати, не более, белокурый,
румяный, тоненький, с едва заметным пушком над верхней губой. "Ольшевский!
Вольдемар! - шепотом позвал Земский. Вольдемар не шелохнулся. - Эскадрон,