"Конь в пальто" - читать интересную книгу автора (Лукьянова Ирина)Быстро и неправильноПочему этот сценарий повторяется с таким постоянством? Вот я смотрю свои старые дневниковые записи. «Ремонтники меняли сливную трубу под раковиной и смеситель, залили соседку снизу, собака на прогулке жрет траву, а дома потом блюет на мой любимый коврик. У кошки понос, вода по стояку перекрыта, я ношу ее ведрами от соседей напротив, садик закрыт на карантин по кишечной инфекции, у Машки идет кровь из носа, на кухне опять пахнет газом, а мне звонят с работы и кричат, чтобы я немедленно приходила, потому что план номера весь переделали, у меня снимают полосу, надо из двух сверстанных и вчера еще подписанных делать одну». Это два года назад. Вот год назад: «С утра одолевала старуха Синюк: я вам присылала четыре текста, скажите, возьмете вы их или нет. Тексты — ужас. Потом Таня из рекламного отдела приносит полупрошедший факс: это вам текст, публикуйте. Половина текста — вертикальные черточки, остальное — стилистические ошибки. Нет, говорит Таня, мы должны его опубликовать. Два часа восстанавливаю оригинал, кромсаю эту чушь, ищу в Интернете дополнительные сведения, привожу в товарный вид, отсылаю рекламодателю. Ни в коем случае не печатайте, вопит рекламодатель в трубку, ваш текст очень стилистически сниженный! Это как, спрашиваю. Присылают правку: любое небанальное словоупотребление закавычено, вместо «сейчас, пожалуй, единственный» — «на данный момент является уникальным», вместо «поможет бизнесменам выбрать» — «обеспечит деловое сообщество качественным инструментом для взвешенного выбора». И эти люди запрещают нам ковырять в носу. Полдня пропало бесследно. Послала им злобное письмо, что они не имеют права вносить стилистическую правку, только фактическую. Еще два часа: режу один текст, втискиваю другой, потом этот выбрасываем, а тот, наоборот, растягиваем, а потом я забиваю текст в таблицу для рекламщиков, потому что у нас же некому работу машинистки выполнять, кроме редактора отдела… Влетает Лиза с верстки и кричит: что это вы тут направили? Я не буду этого вносить! После пятнадцати ноль-ноль все исправления подписывать у босса! Босс злится, что газета хронически опаздывает в типографию. Босс ввел хронометраж верстки: кто теряет время. Наши полосы сданы на верстку в 5, 6 и 7 часов. Нам их не выводят. В десять ухожу домой, так их и не увидав. Хронометраж, однако». Отчего одна нелепость громоздится на другую, почему они всегда летают за мной стаей? Может быть, рекламодатель, верстальщица Лиза и ремонтники давно в сговоре с моей паршивой собакой и Сашкиными учителями, может быть, это мироздание не хочет, чтобы я что-то такое сделала и отвлекает меня носовыми кровотечениями и хронометражем верстки? Может быть, остался миллиард лет до конца света и кто-то не хочет, чтобы я открыла главный закон Вселенной? Едва ли. Я знаю, зачем это. Еще десять лет назад я выписала себе эту цитату в блокнот и выучила ее наизусть, и вспоминаю ее, когда на меня блюют рекламодатели, учителя устраивают потоп, а кошка мурлычет что-то из радио «Шансон»: «Но все так. Все так. Все в мире должно происходить медленно и неправильно, чтобы не возгордился человек, чтобы человек был грустен и растерян». Только у меня все делается быстро и неправильно. Поезд не в ту сторону Пресс-конференция уже в разгаре, все сказали уже все, что хотели, но я еще могу попросить пресс-релиз у руководителя пресс-службы, три «пресс» на одно предложение, я прямо-таки чувствую, как он снижается над моей головой, этот пресс, как в истории про палец инженера… Делать нечего, то есть делать есть чего: делать надо эксклюзивную морду и с нею лезть к министру за эксклюзивным интервью, хотя ничего интересного он все равно не скажет. Только надо понять, кем представиться, не то газетой «Знак», не то журналом «Суть», не то еженедельником «Труба». Кто из них мне это заказывал? Я долго жду, пока объемная седая дама кокетничает с министром, задавая ему как бы острые как бы вопросы. Я вижу объемную даму на каждой прессухе, куда прихожу, она всегда сидит ближе всех к Самому, подчеркивая свою близость к власти, и задает сорок пять вопросов, выдающих глубокую осведомленность в узкоспециальных вопросах, и получает полный эксклюзив, потому что никому не интересны ее вопросы и даже ответы на них. Министр собирается уходить и идет в мою сторону, и тут у него на пути возникаю я с диктофоном наперевес, у меня волосы дыбом, на сапоге расстегнута молния (пользуясь случаем, я сушила ногу под столом), и кричу: еженедельник «Труба», позвольте задать вам два вопроса? — «Труба?» — говорит он. — А я вас помню… Еще бы он меня не помнил, я к нему уже два года бегаю на пресс-конференции и всякий раз вопросы задаю. И тут меня кто-то дергает за рукав, кто-то невыносимо маленький и красноносый, кто-то жалкий и грустный, как крохотная болотная кикимора, и говорит: извините, а можно я послушаю, я ничего не буду писать, я вам не помешаю, я только послушаю… Нет бы мне сказать, как мне тут на днях девушка с радио «Свобода»: «Нельзя, это эксклюзивный материал!» — нет, говорю я, слушайте, пожалуйста, от меня не убудет… Кикимора достает гомерический диктофон из гомерической сумки. И за спиной у меня вполоборота стоит какая-то рассеянная барышня и вглядывается вдаль, но мне некогда присматриваться к ней. И вот мы разговариваем потом с кикиморой за стаканом вишневого сока и бутербродом, типа фуршет. «Я вас всегда читаю, — восхищенно говорит она, — вы так хорошо пишете!» И я таю, впервые видя живого читателя, и записываю ее телефон в гостинице работников рыбного хозяйства, и узнаю, что она из газеты… не помню… что-то вроде «Каракалпакские ведомости» или «Кзыл-Ординский вестник»… И даю ей свою визитную карточку, на которой нет ни слова правды, кроме имени Екатерина, Бекешиной я не подписываюсь, издание у меня сменилось, и я ей пишу домашний е-мейл и мобильный телефон, потому что она доброжелательный читатель, а такому человеку я и последнюю печенюшку отдам. И потом в метро я задумываюсь и сажусь на поезд не в ту сторону. И опаздываю на работу, где и так все стоит дыбом, а в конце коридора раздается звериный рев исполнительного директора. Включаю диктофон. Из него льется только то, чем меня день изо дня терзает мой мальчик — хит-парад «Золотой граммофон», «Фабрика звезд», «Дискотека Авария», я перематываю вперед и назад — но я не слышу ни одного министерского слова, а одно только «я буду вместо, вместо, вместо нее твоя невеста, честно…» Коллега Лариса, сидя за соседним столом, смотрит на меня И она у себя в гостинице, о счастье, и она рада дать мне прослушать запись, и она мне ее включает прямо в ухо, я различаю свое нервическое, но ужасно деловое блеяние, и суровый голос министра, и я спасена. Наконец, лезу в Интернет перепроверить пару деталей — а там уже на новостной ленте все мои эксклюзивные вопросы и его эксклюзивные ответы в лучшем виде, превосходно кем-то записанные, плюс полный текст пресс-конференции, — так вот что безразлично стояло за моей спиной и смотрело в другую сторону! Можно было вообще не ездить, не спрашивать, не платить сто пятьдесят рублей водителю и не стоять в пробке… не надо звать, не надо ждать, а можно взять и прочитать. Как вы были правы, суровая девушка с радио «Свобода»! Теперь что-то писать бессмысленно, уже все написано и обнародовано, и еще один день моей жизни погиб зря, и никто в этом не виноват. Правда, без меня бы ему двух последних вопросов никто не задал, но это не греет, даже если я нацеплю на материал утешительный приз: «отвечая на вопрос нашего корреспондента, министр сказал»… Полный непрофессионализм, как и следовало ожидать. Когда я выхожу из конторы, на дороге стоит роскошная гудящая пробка, и обезумевшие водители объезжают ее по мокрому тротуару. Из-под колес у них в разные стороны шмыгают ослепленные фарами пешеходы, и я тоже шмыгаю, метро, троллейбус, детский сад, опять я самая последняя. |
|
|