"Эрнст Юнгер. Годы оккупации" - читать интересную книгу автора

патрули приводят пленников, которых отловили на торфяниках, за ними охотятся
с собаками. Немецкий самолет бомбит местность.

Одна из особенностей настоящей хозяйки заключается в том, что ее
усердие возрастает пропорционально трудностям, которые валятся на ее голову.
В необычайных обстоятельствах оно может доходить до героической степени,
приобретая неудержимый стихийный размах. Мне уже не раз приходилось
наблюдать это удивительное явление. Вот и сейчас, глядя в окно, я спрашиваю
себя, так ли уж необходимо было сегодня вытаскивать из шкафов и чемоданов
старые вещи и выколачивать из них пыль, дело это, конечно, полезное, но не
лучше ли было бы с этим повременить. Я вижу, как Перпетуя развешивает на
веревке военную форму генерала Ленинга,[1] которую он оставил у нас на
хранение в связи с воздушными налетами. Красные лампасы на брюках так и
сверкают в глаза. Она поднимает взгляд к моему окну, и я качаю головой. Но
солдаты, расположившиеся отдохнуть на солнышке, только смеются.

Я наблюдаю за часовым, который должен стоять на посту перед домом. Он
удобно развалился в плетеном кресле. Но ружье держит, как охотник в засаде.
Появление командира никак не сказывается на его поведении, разве что,
обращаясь к начальству, он говорит "сэр", причем с очевидным почтением.

Оказавшись в затворничестве, я, пользуясь случаем, принимаюсь за чтение
Риккерта, до которого у меня до сих пор не доходили как следует руки,
перемежая его "Августом и его временем" Карла Хена. Временами в это занятие
вторгается видение револьвера. Эта грубая железяка имела слишком мало общего
с моей сущностью, чтобы представлять для нее серьезную угрозу.


Кирххорст, 13 апреля 1945 г.

На рассвете ушли американцы. Деревню они оставили после себя
полуразгромленной. Мы все устали до изнеможения, как дети после ярмарки с ее
толчеей, стрельбой, криками, балаганами, комнатами ужасов и музыкальными
палатками.

Сегодня утром мы толковали об этом в школе с группой деревенских
жителей и беженцев, которые собрались там после пролетевшей бури, все были
немного взвинченные, немного обалдевшие, то есть в том настроении, которое
берлинцы называют durchgedreht.[2] Общее мнение гласило, что мы еще легко
отделались. В других населенных пунктах, как например возле железнодорожного
переезда в Элерсгаузене, где молодежь из гитлерюгенда подбила танк, дела
далеко не так хороши. Главное, нам повезло, что в ночь перед вступлением
американцев отсюда ушли зенитчики, предварительно подорвав свои орудия.
Последние дни были заполнены переговорами между партиями, вермахтом и
фольксштурмом..[3] Мне, кроме того, что я сражался с гриппом, пришлось иметь
дело со здешним крайслейтером,[4] а Ленинг информировал меня о том, что в
это время происходило в гаулейтерстве..[5] Когда партия удалилась в
Голштинию, все стало гораздо проще. Мне с моими крестьянами было дано
задание подстрелить два-три танка, чтобы прикрыть их отступление.