"Джон Апдайк. Кентавр" - читать интересную книгу автора

зыбкие толщи воды, дрожал мохнатый и скользкий комок, покинутый,
раздираемый страхом, и этим комком был он в младенчестве, - размышляя над
этой историей, так похожей на многие другие, с той лишь разницей, что
здесь кто-то незнаемый носил его имя, взрослый Хирон, умудренный знанием
жизни и истории, жалел Филиру, дочь Океана и Тефии, прекрасную, но
недалекую, которой овладел неистовый Крон, а когда его захватила врасплох
бдительная Рея, преобразился в коня и ускакал, а в лоне непорочной дочери
Океана осталось изверженное до срока семя, из которого вырос уродливый
плод. Бедная Филира! Его мать. Мудрый Хирон почти видел ее лицо, огромное,
залитое слезами, обращенное к небу, чей первозданный облик теперь
бесследно исчез, в мольбе избавить ее от предначертания, которое древнее
даже Сторуких и восходит к тем временам, когда сознание было лишь пыльцой,
рассеянной во мраке, предначертания, повелевающего женщине зачинать и
рожать детей, молила жестокое небо не гневаться на нее за уродливый плод
насилия, смутно предчувствуемый и стыдливо желанный; именно в тот миг,
перед самым ее превращением, Хирон всего яснее представлял себе свою мать;
и юношей, когда он, в печальной задумчивости, пришел взглянуть на липы,
сильный и мудрый, с едва отросшей гривой волос и лоснящейся шкурой, уже
тогда вооруженный сознательным достоинством, под которым он прятал свою
боль, и кроткой решимостью, сделавшей его потом покровителем стольких
сирот, не знавших материнской любви, Хирон, стоя в легкой тени
раскидистого дерева, поверил, что в несмелом прикосновении поникших веток,
в трепетании сердцевидных листьев был какой-то ропот, надежда на
возвращение человеческого облика и даже радость видеть сына совсем
взрослым; и это вместе с кропотливыми, точными исследованиями состава
нектара в цветах липы придало образу его матери вкус, запах и бесконечную
трогательную нежность, промелькнувшую в те короткие, исступленные
мгновения, когда дерево подарило ему свою ласку, которая, сохрани Филира
человеческий облик, исходила бы от его матери и претворилась в незначащие
слова, робкую заботу и любовь. Прижавшись липом к стволу, он прошептал ее
имя. Но как ни старался он примириться с нею, все же, вспоминая легенду о
своем рождении, Хирон не раз чувствовал, что детская обида снова оживает в
его теперь уже зрелых раздумьях о прошлом; он был незаслуженно отравлен
жгучей жаждой с первых дней своей жизни; и крохотный островок, не больше
сотни шагов в длину, где он, первый из племени, которое природа укрыла в
пещерах, лежал под открытым небом, был для него воплощением всего женского
естества, столь зыбкого, столь неверного и эгоистичного. Да, именно
эгоистичного. Слишком легко их совратить, слишком легко отвергнуть, их
волю опутывает паутина чувств, и они, потворствуя собственной слабости,
оставляют своего отпрыска гнить на берегу только потому, что он обрастает
конским волосом. И теперь сквозь одну грань призмы, в которую претворилась
для него легенда, тонколикая богиня, насмехавшаяся над ним, представлялась
ему достойной жалости, а сквозь другую - ненавистной. Но так или иначе, он
торжествовал над ней. Он сказал сдержанно:
- У липы немало целебных свойств.
Почтительный упрек, если она соблаговолит его принять, а если нет -
всего только безобидный и неоспоримый медицинский факт. За свою долгую
жизнь он научился придворной учтивости.
Она смотрела на него, обтираясь полотенцем; кожу ее усеивали прозрачные
капли. Плечи были тронуты веснушками.