"Джон Апдайк. Бек и щедроты шведов" - читать интересную книгу автора

помещаются в американские папки. Его лекция должна состояться в Академии за
три дня до торжественной церемонии. Кто там будет? Невозможно себе
представить. Ваши королевские величества, лорд-мэр города Стокгольма, члены
Академии, достопочтенные гости, иностранные и местные! Нобелевская премия
стала такой огромной, такой щедрой и знаменитой, что по справедливости ее
никто не заслуживает, и недостойному лауреату остается только прятать свое
смущение за спинами всех остальных, столь же недостойных. Она, эта премия,
поднимает нас на головокружительную высоту планетарного внимания и
соблазняет вещать на весь мир. Взирая сверху на нашу Землю, я вижу все
расширяющийся разрыв между теми, кто летает на самолетах и кто не летает;
между теми, кто улизнул в киберпространство информационного века, и теми,
кто остался на земной поверхности обрабатывать пашню, добывать рыбу в морях
и выполнять прочие важные обязанности, некогда составлявшие достойное
содержание жизни всех, за самыми малыми исключениями. Нет. Что он знает о
доле других, помимо своей собственной затворнической жизни и обрывков чужих
жизней, с которыми случалось пересечься? А насчет самолетов это полностью
устарело. Он помнит, как воздушные перелеты были событием для избранных, для
людей в хороших костюмах и модных платьях, - эдакое шикарное мероприятие,
приправленное перчинкой страха, когда самолет начинало болтать среди
серебристых, в изящных завитках, нагромождений грозовых туч, а дармовое
шампанское и обед с уткой или бифштексом на настоящем фарфоре еще придавали
ему элегантности в духе "Титаника". Но теперь в самолеты, толкаясь, лезет
публика, которая прежде ездила на автобусах. Для них, пахнущих потом, одетых
в шорты, джинсы и даже в нечто полосатое, похожее на пижамные брюки,
перелететь за тысячу миль - пустячное дело, все равно что прокатиться в
продуктовую лавку за углом. Самолет перестал быть чудом и сделался
привычным, как хлеб насущный. Запихав как попало в багажные отделения над
головой свои спортивные сумки и портативные компьютеры в ободранных
футлярах, они даже не дают себе труда смотреть в окна со страшной
семимильной высоты. Так что правильным оказался наш символ веры победившего
капитализма: многомиллионные массы влекутся вверх по лестнице процветания,
которую возводят технология и предпринимательство. Телефон и радио, кино и
телевидение, внутреннее сгорание и ракетные двигатели - человечество приняло
все это на вооружение с такой же готовностью, с какой первожители Америки
присвоили огнестрельное оружие, лошадей и огненную воду. И как получилось в
Огайо и в Рурской долине, так будет и в Мали и Малайзии - все станут
богатыми, цивилизованными и недовольными жизнью. Нет. Экономическую
геополитику лучше не затрагивать. Кто может сказать, куда идет этот дивный
мир со всей своей неисчерпаемой приспособляемостью? Добавим
автобиографическую нотку, как у Ые или Хини. Вест-сайдско/бруклинское
детство. Армия, война. Солдатский билль о правах. Нью-Йоркский университет.
В сороковые годы жизнь в Гринич-виллидж, в пятидесятые и далее - на 99-й
улице. В детстве книги для меня были лишь прямоугольными предметами, которые
можно видеть в супермаркетах, писчебумажных магазинах, а лишенные цветных
обложек - в библиотеке. Там, на полках, ряды их пыльных корешков с белыми
десятеричными шифрами казались плотным оперением темного простертого крыла;
к их запаху высохшего клея примешивался горький гиблый дух старых людей, в
годы моей юности называвшихся "бродягами", а в нынешние, более просвещенные
времена их зовут "бомжами". Что означали книги? Кто их создавал? Известно
кто: мужчины в твидовых пиджаках и с трубками во рту, проживающие в